Леопольд фон Захер-Мазох - Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах

Представление превзошло все ожидания. С каждой минутой все больше забывалось, что перед публикой играют дилетанты. Сергей полностью соответствовал своей роли. Винтерлих с Феофаном напоминали веселых шекспировских персонажей. А Зиновия буквально завораживала своим внешним видом, мимикой и жестами, благозвучием голоса и той манерой исполнения, при которой в каждое слово вкладывается особое звучание; эта женщина не играла и не декламировала свою роль, а жила ею.

— Вы просто чудо, сударыня! — прошептал ей за кулисами Винтерлих.

— Вы довольны? — спросила Зиновия Сергея. — Я играю только для вас.

— Каким талантом вас наделила расточительная природа! — промолвил в ответ Сергей. — Какое счастье вы могли бы подарить мужчине — счастье, превосходящее самые смелые фантазии, — а так…

— Вы полагаете, что у меня нет сердца, — сказала Зиновия. — Для вас, Сергей, оно есть.

Она прямо посмотрела ему в глаза. В этот момент он будто заглянул в глубину ее души, и не увидел там ни лжи, ни кокетства, ни вероломства.

Сергей смущенно уставился в землю. Зиновия ждала ответа, а он не находил слов. Он только чувствовал, как она медленно и неуклонно обволакивает его прочнейшей золотой паутиной своих колдовских чар. И вместе с ним почувствовала это Наталья, которая незаметно для них схоронилась за розовым кустом, нарисованным гениальной кистью Винтерлиха, и, подслушивая, дрожала.

За последним рядом публики расположился Ендрух с Квитой, Дамьянкой и Софьей. Напустив на себя скучающий и серьезный вид, казачок давал свою оценку происходящему.

— Господин Ботушан мне не нравится, — процедил наш знаток, — он держится совсем не по-царски и кукарекает, как петух. Что же касается нашей благодетельницы госпожи Федорович, то она знает толк в разыгрывании комедий.

— Будь у нас такие прически и платья, — заявила Софья, — ты и на нас смотрел бы другими глазами.

— От платьев ничего не зависит, — степенно возразил Ендрух и взглянул в лорнет на госпожу Лытинскую.

— Когда начнется бал, — прошептала Квита, — мы тоже могли бы потанцевать в зеленой комнате.

— Да, да, — воскликнула Софья, хлопая в ладоши, — оттуда очень хорошо слышна музыка, и…

— Танцуйте, с кем вам заблагорассудится, — пренебрежительно перебил ее Ендрух, — только меня оставьте в покое.

— Ну, не сердись так сразу, — промолвила Софья и льстиво погладила казака.

— Отучайся от этих плебейских манер, — бросил Ендрух, — мы же не в кабаке.

После каждой сцены публика оживленно аплодировала, по окончании каждого акта исполнителей вызывали на поклон. Больше всего зрителям понравился третий акт. Сцена, в которой Олимпия обольщает Аристотеля, произвела на присутствующих прямо-таки захватывающее впечатление. Зиновия превзошла саму себя. Как же умела она заманивать в свои сети, льстить, флиртовать, смеяться и завораживать! Кто бы устоял перед сладостной игрой ее глаз, перед этим соловьиным голосом? Она праздновала триумф на открытой сцене.

Сергей стоял за кулисами, готовый к выходу, когда чья-то ледяная ладонь коснулась его руки, и раздался холодный смех, болью отозвавшийся в сердце, хотя прозвучал он едва слышно. Это была Наталья.

— Вы, верно, предпочти бы сейчас быть Аристотелем, а не Александром? — глухо спросила она.

— Я вас не узнаю, Наталья, — с тихой печалью ответил он. — Если приезжая чаровница и вскружила головы всем в Михайловке, то ко мне это не относится.

Наталья посмотрела на него с крайним изумлением, как будто ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы понять смысл его слов. В этот момент Винтерлих крикнул:

— Будьте внимательны, сейчас ваша ключевая реплика, — и Сергей вышел на сцену.

Спектакль закончился под гром рукоплесканий, аплодировал даже Ендрух. После того как исполнители в третий раз появились перед публикой, зрительный зал начал пустеть.

Менев пришел за кулисы, чтобы поздравить Зиновию с успехом.

— Все получилось очень красиво, — сказал он, выдавливая из себя мучительную улыбку, — но это стоило бешеных денег.

— Кто рискнул весело прожить жизнь и весело умереть, — с иронией откликнулась Зиновия, — спутал карты дьяволу!

Все персонажи пьесы остались в своих костюмах и в таком виде ужинали, а после танцевали на балу. Музыканты гусарского полка исполняли зажигательные мелодии, и пары грациозным вихрем кружились по натертым до блеска половицам, потому что паркета в Михайловской усадьбе не было.

Зиновия танцевала самозабвенно, темные локоны фантастически взлетали на гордо откинутой голове. Она, казалось, качалась на вакхических ритмах, словно русалка — на озаренных лунным светом волнах, словно полубогиня — на спине скачущей пантеры. Она была похожа на степную колдунью, которая над головами людей несется по воздуху в Киев — на шабаш ведьм. Зиновия порхала, парила и неистово мчалась до тех пор, пока, совершенно обессилев, не опустилась в кресло.

Дядюшка Карол, оказавшийся поблизости, встал за ее спиной.

— Ты первая и единственная женщина, — едва слышно признался он, — в которой воплощается для меня древнегреческая эпоха.

— Правда?

— Стремиться обладать тобой — все равно что в детском ослеплении протягивать руки к небесным светилам, — воодушевленно продолжал он. — Я знаю, что солнце, луна и звезды существуют не для меня, однако золотой луч солнца, нежный взгляд луны порой проникают и в самую бедную мазанку, а посему я желаю себе не больше того, что выпадает на долю любого простого смертного…

— Как поэтично ты говоришь!

— Это ты делаешь меня поэтичным.

— И чего же, таким образом, ты желаешь?

— Чтобы солнце однажды посетило меня, только однажды…

— Почему бы и не посетить…

— Ах, Зиновия! — вскричал он в блаженном порыве. — Если бы ты хоть раз — в таком, как сейчас, виде — посидела со мной у камина, в моем доме…

— И что тогда?

— Тогда мы поговорили бы с тобой об Элладе, о комедиях Аристофана, о благозвучных песнях Анакреонта, я мог бы вообразить себе, что воскресла сама Аспазия. [55] В данном случае имеется в виду Аспазия из Милета, одна из выдающихся женщин Древней Греции, вторая жена Перикла.

— Я приеду.

— Когда?

— Когда буду в хорошем настроении.

Наталья в эту бальную ночь тоже танцевала со страстью, однако в ее лихорадочной веселости ощущалось отчаянье, как в мрачной и проникновенной мелодии цыганской скрипки.

После того как гости разъехались и светильники были погашены, она, поджав ноги, еще долго сидела на полу возле своей кровати и размышляла о создавшемся положении. Ее изумленный внутренний взор был по-прежнему устремлен в темные дебри души, и она с неведомым доселе восторгом и ужасом наблюдала, как там становится все светлее. По щекам струились слезы. И внезапно ей открылась сладкая тайна. Да возможно ли такое? Да, это именно так! Наталья осознала это, и новое знание оказалось сильнее ее. Оно повергло ее в прах, точно рабыню, и оно же, будто на крылах херувима, вознесло к звездам. Да, она любит Сергея! И когда Наталья, наконец, с целомудренным трепетом и страхом невинного сердца призналась себе в этом, она решила сбросить с себя всю маскарадную мишуру и отныне следовать только естественным порывам сердца. А затем, опустившись на колени, она с детской непосредственностью поклялась, что вступит в борьбу с обольстительницей и либо вернет своего любимого, либо умрет.