Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник

— Увы, папа, возразила она, — вы еще не знаете, что это за подлый человѣкъ! Онъ уже былъ женатъ, и этотъ же самый священникъ разъ шесть или восемь вѣнчалъ его съ такими же несчастными, какъ я, и всѣхъ ихъ онъ обманывалъ и бросалъ.

— Ого, вотъ какъ! воскликнулъ я:- такъ этого священника слѣдуетъ повѣсить и завтра же мы съ тобой пойдемъ подавать на него жалобу.

— А хорошо ли это будетъ, сказала она, — когда я дала клятву не выдавать его?

— Нѣтъ, моя милая, сказалъ я:- разъ, что ты произнесла такую клятву, я не стану — да и не могу — уговаривать тебя преступить ее. Даже ради общаго блага, ты не имѣешь права доносить на него. Во всѣхъ человѣческихъ дѣлахъ можно допустить мелкое зло ради достиженія великаго блага. Такъ, напримѣръ, политики могутъ пожертвовать одною провинціей для спасенія цѣлаго государства; медики отсѣкаютъ часть тѣла для излеченія остального; но въ религіи разъ навсегда, и очень опредѣленно, сказано: не грѣши. И этотъ законъ, дитя мое, вполнѣ правиленъ; ибо если мы дозволимъ себѣ малый грѣхъ для достиженія большого блага, то все-таки мы согрѣшаемъ; и хотя бы предполагаемое благо дѣйствительно осуществилось, но въ промежуткѣ между совершеніемъ предварительнаго грѣха и осуществленіемъ благого послѣдствія можетъ случиться, что мы будемъ отозваны въ иной міръ, гдѣ обязаны за каждое свое дѣяніе дать отвѣтъ, а земные наши счеты будутъ ужъ окончены. Но я все прерываю тебя, милая; продолжай.

— На другое утро, послѣ свадьбы, продолжала она, — я могла убѣдиться въ томъ, что немного хорошаго ожидаетъ меня впереди. Въ это же утро онъ представилъ меня двумъ несчастнымъ женщинамъ, которыхъ обманулъ, какъ и меня; но онѣ продолжали жить съ нимъ. Я такъ нѣжно любила его, что не могла переносить мысли дѣлить его привязанность съ подобными соперницами, и пыталась забыть свой позоръ въ вихрѣ удовольствій. Съ этою цѣлью я танцовала, наряжалась, болтала, но не чувствовала себя счастливой. Мужчины, пріѣзжавшіе къ намъ, то-и-дѣло толковали о могуществѣ моей красоты; но это только усиливало мою печаль, потому что я сознавала, какъ дурно распорядилась этимъ могуществомъ. Съ каждымъ днемъ я становилась задумчивѣе, а онъ нахальнѣе, и дѣло дошло до того, это онъ осмѣлился, однажды, предлагать меня своему знакомому, молодому баронету. Излишнее было бы описывать, какъ меня глубоко уязвила такая неблагодарность. Въ отвѣтъ на его предложеніе я чуть не сошла съ ума и рѣшилась разстаться съ нимъ. Когда я собралась уходить, онъ вдругъ подаетъ мнѣ кошелекъ съ деньгами; я, конечно, бросила ему кошелекъ въ лицо и убѣжала отъ него въ такомъ гнѣвѣ, что на нѣкоторое время утратила сознаніе всей бѣдственности своего положенія. Потомъ опомнилась и подумала, что я самая низкая, презрѣнная и виновная изъ тварей, и что во всемъ мірѣ нѣтъ теперь никого, къ кому бы я могла обратиться за совѣтомъ и помощью.

Какъ разъ въ эту минуту проѣзжала мимо меня почтовая карета: я остановила ее и заняла мѣсто, съ единственною цѣлью уѣхать какъ можно дальше отъ негодяя, котораго презирала и ненавидѣла. Меня высадили здѣсь и съ тѣхъ поръ, какъ я тутъ поселилась, грубости этой женщины и собственныя горькія мысли были единственными моими впечатлѣніями. Тяжко мнѣ вспоминать теперь о тѣхъ счастливыхъ часахъ, которые я проводила съ мамой и сестрой; ихъ горе сильно, но мое еще сильнѣе, потому что сопряжено съ грѣхомъ и позоромъ.

— Терпѣніе, дитя мое! воскликнулъ я:- будемъ надѣяться, что еще не все потеряно. Ложись, отдыхай пока; а завтра я отвезу тебя домой, къ матери и ко всѣмъ нашимъ: они тебя примутъ ласково. Бѣдная мама! она крѣпко огорчена. Но она тебя любитъ, Оливія, и потому все забудетъ.

На другой день я посадилъ мою дочь сзади себя на лошадь и поѣхалъ домой. Дорогой я всячески старался успокоить ея тревогу и печаль и подготовить ее къ свиданію съ оскорбленною матерью. Проѣзжая красивыми мѣстами нашего края, я пользовался всякимъ случаемъ, чтобы доказать, что Господь къ намъ гораздо милостивѣе, нежели мы другъ къ другу; а также и то, что природа очень рѣдко бываетъ виновна въ нашихъ несчастіяхъ. Я увѣрялъ ее, что она никогда въ жизни не увидитъ ни малѣйшей перемѣны въ моей къ ней нѣжности и что, пока я живъ — а это можетъ продлиться еще довольно долго — у ней никогда не будетъ недостатка въ руководителѣ и защитникѣ; старался укрѣпить ее противъ осужденія свѣта; доказывалъ, какую важную роль играютъ въ жизни книги, эти истинные и терпѣливые друзья несчастнаго человѣчества; и говорилъ, что даже, когда онѣ не могутъ заставить насъ наслаждаться жизнію, онѣ научаютъ насъ, по крайней мѣрѣ, переносить ее съ достоинствомъ.

За пять миль отъ нашего жилища пришлось остановиться у дороги на постояломъ дворѣ, чтобы дать отдохнуть наемной лошади. Мнѣ хотѣлось сперва подготовить семью къ пріему дочери и потому я рѣшился оставить Оливию переночевать тутъ, а самъ — пойти домой и воротиться за нею завтра поутру вмѣстѣ съ Софіей. Было ужо темно, когда мы пріѣхали на постоялый дворъ. Устроивъ Оливію въ порядочной комнатѣ и распорядившись, чтобы хозяйка подала ей ужинъ какъ слѣдуетъ, я поцѣловалъ ее на прощанье и пошелъ домой. Чѣмъ ближе я подходилъ къ своему мирному жилищу, тѣмъ живѣе становилась моя радость: какъ птица, спугнутая съ гнѣзда, сердце мое рвалось впередъ и предвкушало восторги свиданія у моего скромнаго очага. Я воображалъ себѣ всѣ ласковыя слова, которыя буду расточать, и радостный привѣтъ окружающихъ. Я заранѣе чувствовалъ нѣжныя объятія жены и улыбался, представляя себѣ улыбки моихъ малютокъ. Шелъ я тихо, ночь надвигалась все темнѣе. Всѣ крестьяне уже спали и ни въ одномъ сельскомъ домикѣ не видно было огня. Тишина прерывалась лишь изрѣдка пѣніемъ пѣтуховъ или отдаленнымъ лаемъ сторожевыхъ собакъ. Скоро, скоро я увижу и свой дорогой домикъ! Шаговъ за сто отъ дому нашъ вѣрный песъ почуялъ мое приближеніе и кинулся мнѣ навстрѣчу, привѣтливо виляя хвостомъ.

Была полночь, когда я, наконецъ, постучался въ свою дверь. Все было тихо и спокойно. Сердце мое наполнилось невыразимымъ счастіемъ… Но каково же было мое изумленіе, когда я увидѣлъ, что домъ вдругъ озарился пламенемъ, и каждое отверстіе наполнилось багровымъ отблескомъ огня! Я испустилъ отчаянный, судорожный крикъ и упалъ на землю безъ сознанія. Этотъ вопль разбудилъ моего сына, до тѣхъ поръ спокойно спавшаго. Увидя огонь, онъ тотчасъ разбудилъ мать и сестру, и всѣ они, выскочивъ изъ дому раздѣтые и въ страшномъ испугѣ, привели меня въ чувство, но лишь затѣмъ, чтобы быть свидѣтелемъ новыхъ бѣдствій: пламя, между тѣмъ, охватило крышу нашего дома, и она то тутъ, то тамъ обрушивалась, а мы стояли и въ безмолвномъ ужасѣ смотрѣли на пожаръ, точно любовались этимъ зрѣлищемъ. Я смотрѣлъ то на нихъ, то на горѣвшее строеніе, и наконецъ сталъ оглядываться, ища глазами моихъ крошекъ; но ихъ нигдѣ не было видно.