Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник

Видя, куда она гнетъ, я поспѣшилъ налить стаканъ вина и подалъ ей; она поклонилась очень любезно, пожелала мнѣ добраго здоровья и сказала:

— Право, сэръ, я не изъ-за вина сержусь на моего мужа, а главное за то, что у насъ все хозяйство идетъ вверхъ дномъ. Какъ только приходится получать по счету, съ жильцовъ ли, или съ посѣтителей, такъ онъ эту обузу валитъ на меня: небось, самъ ни за что не пойдетъ и скорѣе согласится сгрызть вотъ этотъ стаканъ, чѣмъ сдвинуться съ мѣста. Вотъ и теперь у васъ наверху квартируетъ молодая женщина, и, судя по тому, какъ она смирна и учтива, я думаю, что у ней ни копѣйки нѣтъ за душой. Я увѣрена, что съ нея ничего не возьмешь и очень бы желала напомнить ей объ этомъ!

— А что толку напоминать? возразилъ хозяинъ:- все равно, кто долго не платитъ, съ того еще вѣрнѣе получишь.

— Ну, въ этомъ я далеко не увѣрена, сказала жена: — а увѣрена я въ томъ, что вотъ ужъ двѣ недѣли, какъ она тутъ проживаетъ, и я отъ нея не видала еще ни полушки.

— Вотъ посмотри, что она отдастъ все за разъ, сказалъ трактирщикъ.

— За разъ? воскликнула хозяйка: — дай Богъ хоть какъ нибудь получить. И вотъ что я тебѣ скажу: я потребую съ нея деньги сегодня же и, коли не отдастъ — пусть не погнѣвается: маршъ отсюда со всѣми потрохами.

— Прими во вниманіе, моя милая, сказалъ хозяинъ, — что она благородная дама и надо быть съ нею повѣжливѣе.

— Ну, это мнѣ все равно, возразила хозяйка, — благородная ли, нѣтъ ли, а выгоню вонъ, да и все тутъ. Все хорошо на своемъ мѣстѣ, можетъ быть и дворяне въ томъ числѣ; но у насъ въ трактирѣ никогда я отъ нихъ проку не видѣла.

Говоря это, она полѣзла по узкой и крутой лѣсенкѣ наверхъ, въ коморку надъ кухней и вскорѣ, по ея громкой руготнѣ, я догадался, что у жилицы не оказалось денегъ. Изъ кухни ясно можно было разслышать все до слова. Хозяйка кричала:

— Вонъ отсюда! Я вамъ говорю, убирайтесь сейчасъ! Ахъ ты, распутная негодяйка, прочь отсюда, или я тебя такъ отдѣлаю, что ты у меня въ три мѣсяца не забудешь! Скажите пожалуйста, забралась обманомъ въ честный домъ, да и поживаетъ себѣ, не имѣя ни гроша въ карманѣ. Ну, ну, пошевеливайся!

— О, сударыня! молила жилица, — пожалѣйте меня, бѣдную, брошенную, только на одну ночь еще, пощадите меня, а тамъ смерть сдѣлаетъ свое дѣло…

То былъ голосъ моей несчастной, погубленной Оливіи. Я бросился къ ней на помощь, увидѣлъ, какъ хозяйка тащила ее съ лѣстницы за волосы и принялъ мою бѣдняжку въ свои объятія.

— Наконецъ-то! говорилъ я:- приди, моя милая, мое безцѣнное утраченное сокровище, прижмись къ груди твоего бѣднаго стараго отца! Негодяй тебя покинулъ, но есть на свѣтѣ человѣкъ, который никогда тебя не покинетъ; хотя бы на твоей душѣ было десять тысячъ преступленій, все тебѣ прощу, все забуду!

— Папа мой, родной, милый…

Она замолкла и нѣсколько минутъ совсѣмъ не могла выговорить ничего болѣе. Потомъ опять:

— Родной мой, безцѣнный, добрый папа! Неужели ангелы еще добрѣе тебя? Чѣмъ я это заслужила? Негодяй… Да, я ненавижу его… и себя тоже за то, что могла такъ огорчить тебя. Меня нельзя простить, я сама знаю, что нельзя.

— Да нѣтъ же, дитя мое, отъ всего сердца я тебя прощаю: только раскайся, и мы съ тобой еще будемъ счастливы! Еще придутъ наши красные дни, моя Оливія.

— Ахъ, нѣтъ, батюшка, никогда! Отнынѣ и навсегда на людяхъ одинъ позоръ, да и дома стыдно! Но что же это значитъ, папа, что ты сталъ такой блѣдный? Неужели изъ-за такой дряни, какъ я, ты могъ измучиться? Ты, такой мудрецъ, вѣдь не можешь же ты думать, что тѣнь отъ моего позора падаетъ и на тебя?

— Мудрецъ, говоришь ты? Знай, женщина, что вся наша мудрость…

— О, папа, зачѣмъ ты такъ назвалъ меня? Въ первый разъ въ жизни ты заговорилъ со мною такъ холодно.

— Прости меня, моя душечка, отвѣчалъ я: — я хотѣлъ только замѣтить, что мудрость плохая защита отъ горя, хотя въ концѣ концовъ она и восторжествуетъ.

Тутъ жена трактирщика пришла освѣдомиться, не угодно ли намъ перейти въ болѣе приличную комнату, и когда мы согласились, провела насъ въ другое помѣщеніе, гдѣ гораздо удобнѣе было намъ разговаривать. Успокоившись немного, я все-таки попросилъ Оливію разсказать мнѣ, какъ произошла эта исторія, доведшая ее до такого отчаяннаго положенія.

— Съ самаго перваго дня нашего знакомства, сэръ, сказала она, — негодяй не переставалъ преслѣдовать меня втайнѣ предложеніями своей руки.

— И подлинно негодяй! воскликнулъ я:- но я до сихъ поръ не могу понять, какъ человѣкъ съ такими здравыми понятіями и съ такимъ даже благороднымъ образомъ мыслей, какъ мистеръ Борчель, могъ учинить такую подлость и проникнуть въ честное семейство съ завѣдомою цѣлью опозорить его!

— Дорогой мой папа, возразила моя дочь, — что за странное и несправедливое предположеніе? Мистеръ Борчель никогда и не думалъ меня обманывать; напротивъ, онъ при всякомъ удобномъ случаѣ предостерегалъ меня по секрету противъ козней мистера Торнчиля, который, какъ я теперь убѣдилась, гораздо даже хуже, чѣмъ онъ его описывалъ.

— Торнчиль? прервалъ я ее:- причемъ же тутъ Торнчиль?

— Какъ же, сэръ, возразила она, — вѣдь мистеръ Торнчиль былъ моимъ соблазнителемъ. А эти лондонскія дамы, съ которыми — помните? — онъ познакомилъ насъ, — вѣдь это были просто потерянныя женщины изъ города, привезенныя имъ для того, чтобы безъ всякаго стыда и жалости заманить насъ въ Лондонъ. И это непремѣнно удалось бы имъ, если бы мистеръ Борчель не написалъ къ нимъ письма, которое всѣ мы читали и приняли тогда на свой счетъ, тогда какъ онъ всѣ свои упреки обращалъ къ нимъ, а вовсе не къ намъ. Я вотъ чего не понимаю: какъ могъ онъ оказать на нихъ такое вліяніе, что онѣ его послушались и уѣхали? А только я увѣрена, что онъ всегда былъ намъ самымъ горячимъ и преданнымъ другомъ.

— Ты изумляешь меня, милая! воскликнулъ я. — Такъ, значитъ, мои первоначальныя подозрѣнія были вполнѣ основательны и мистеръ Торнчиль оказался самымъ низкимъ человѣкомъ! И все-таки онъ восторжествуетъ надъ нами, потому что онъ богатъ, а мы — бѣдны. Но скажи, дитя мое, какими чарами онъ могъ заставить тебя забыть и полученное тобою воспитаніе, и твою собственную чистую и добрую натуру?

— Весь его успѣхъ основанъ на томъ, отвѣчала она, — что я стремилась его сдѣлать счастливымъ, а о себѣ не думала. Я знаю, что церемонія нашего тайнаго бракосочетанія, совершенная католическимъ священникомъ, ни къ чему не обязываетъ его, и что мнѣ придется довѣриться единственно его чести.

— Какъ! воскликнулъ я:- такъ вы точно были обвѣнчаны рукоположеннымъ священникомъ?

— Формально обвѣнчаны, сэръ, отвѣчала она, — но только мы оба дали клятву не разглашать его имени.

— Такъ дай же еще разъ обнять тебя, моя дорогая! Теперь мнѣ въ тысячу разъ легче, потому что я знаю, что ты его законная жена. Послѣ этого ужъ ничто въ мірѣ не можетъ ослабить святости вашего союза.