Жермена Сталь - Коринна, или Италия

Порою судьба жестоко и капризно играет человеком; можно подумать, будто некая сила хочет внушить ему страх, чтобы впредь он слепо ей не доверялся. Это случается чаще всего, когда человек горячо надеется на благосклонность судьбы и счастье как будто уже улыбается ему; как раз в этот момент на него обрушивается страшная беда, и роковые сестры вплетают черные нити в ткань его жизни, спутав все, что он создал своими руками.

Семнадцатого ноября Коринна проснулась, радуясь от души, что вечером ей предстоит играть в комедии. Для первого акта, где она выходит на сцену в образе дикарки, она выбрала себе весьма живописный костюм. Как полагалось по роли, ее волосы были распущены, однако тщательно уложены, выдавая ее желание быть привлекательной; изящно сшитый, легкий и причудливый наряд придавал ее благородному лицу удивительно кокетливое выражение прелестного лукавства. Она приехала во дворец, где ставили комедию, когда все уже были в сборе. Один Освальд еще не явился. Его отсутствие обеспокоило Коринну, и она по возможности старалась задержать начало представления. Наконец, уже выйдя на сцену, она заметила Освальда в темном уголке зала; он был здесь, и после только что пережитых мук ожидания радость ее удвоилась: она почувствовала, как ее вдохновляет веселье, подобно тому как некогда на Капитолии ее вдохновлял восторг.

В этой пьесе чередуются пение и речь, позволяя исполнителям импровизировать реплики, чем прекрасно пользовалась Коринна для оживления действия. Когда она пела, то с особенным блеском подчеркивала итальянский характер арий оперы-буфф. Ее жесты, сопровождавшиеся музыкой, были комичны и вместе с тем благородны, она забавляла, сохраняя достоинство, и ее роль и талант покоряли актеров и публику, хотя она тонко высмеивала и тех и других.

Ах, чье сердце не сжалось бы от боли при этом зрелище, если бы можно было знать, что скоро грянет гром среди ясного неба и ликующая радость сменится горькою скорбью!

Зрители рукоплескали Коринне так долго и с такой сердечностью, что и она разделила их удовольствие; она испытывала подъем духа, при котором человек так живо ощущает радость жизни, забывает об угрозах судьбы и на миг изгоняет из мыслей все заботы и опасения. В ту пору, когда Освальд льстил себя надеждой сделать Коринну счастливой, он смотрел, как она изображала на сцене глубокое горе; теперь же, когда он получил роковое для них обоих известие, он смотрел, как она изображает безоблачную радость. Несколько раз он был уже готов прервать эту беспечную, веселую игру; но он находил какое-то грустное удовольствие в том, чтобы еще несколько минут полюбоваться сиянием счастья на ее милом лице.

В конце пьесы Коринна появилась в щегольском костюме царицы амазонок; она повелевала не только людьми, но чуть ли не всеми стихиями, как может повелевать женщина, уверенная в своих чарах и еще никогда не любившая; ибо стоит лишь полюбить, чтобы утратить уверенность в себе, вопреки всем дарам природы и судьбы. Но коронованная кокетка и всемогущая фея, которую изображала Коринна, чудесным образом соединяла гнев с шуткой, беззаботность с желанием нравиться, грациозность с деспотичностью и, казалось, царила над судьбою и сердцами; и когда она поднялась на трон, то с мягкой горделивостью улыбнулась своим подданным, призывая их к повиновению. Все вскочили с мест и приветствовали Коринну, как настоящую царицу. Быть может, еще никогда в жизни Коринна не была так далека от страхов и печалей, как в эту минуту; но вдруг она увидела Освальда: он уже не мог совладать с собой и закрыл лицо руками, чтобы не видели его слез. Она растерялась, и не успел упасть занавес, как она спустилась со своего злосчастного трона и бросилась в соседнюю комнату.

Освальд тоже поспешил туда, и, увидев, как он бледен, она до того испугалась, что должна была прислониться к стене, чтобы устоять на ногах.

— Боже мой, Освальд, — спросила она, вся трепеща, — что с вами?

— Я должен сегодня в ночь уехать в Англию, — ответил он. Эти слова вырвались у него непроизвольно, хотя он понимал, что не следовало так сразу сообщать подобное известие его несчастной подруге.

— Нет, не может быть, чтобы вы причинили мне такую боль! — вне себя вскричала она, бросившись к нему. — Разве я это заслужила? Вы возьмете меня с собой?

— Прежде всего уйдем из этой ужасной толпы, — ответил Освальд, — пойдем со мной, Коринна!

Она последовала за ним, шатаясь, отвечая наугад, и, глядя на ее искаженное лицо, все думали, что она внезапно заболела.

Когда они очутились вдвоем в гондоле, Коринна в ужасном смятении сказала лорду Нельвилю:

— Ну что ж! То, что вы сейчас мне сообщили, для меня в тысячу раз страшнее смерти. Так будьте великодушны: бросьте меня в эти волны, чтобы я избавилась от страданий, раздирающих мне сердце. Освальд, сделайте это, найдите в себе мужество, ведь хватило же у вас духу сказать мне правду.

— Если вы скажете еще хоть слово, — ответил Освальд, — я сам брошусь на ваших глазах в канал. Послушайте меня! Подождите, пока мы приедем к вам; тогда вы решите мою и свою участь. Ради бога, успокойтесь!

В голосе Освальда звучало такое отчаяние, что она замолкла; но она так дрожала, что с трудом поднялась по лестнице в свою квартиру. Войдя к себе, она в исступлении принялась срывать с себя украшения. Увидев в таком состоянии Коринну, которая несколько минут назад сияла счастьем, лорд Нельвиль, рыдая, упал на стул.

— Боже правый, Коринна! — воскликнул он. — Неужели я такой зверь? неужели ты так думаешь?

— Нет, — ответила она, — нет! я не могу так думать. Разве изменился ваш взор, который каждый день дарил мне столько счастья? Освальд, вы были солнцем моей жизни, почему же я стала вас бояться, почему не смею поднять на вас глаз и стою перед вами, как перед убийцей? Ах, Освальд, Освальд!

С этими словами она упала на колени, умоляюще глядя на него.

— Что я вижу? — гневно воскликнул он, поднимая ее. — Ты хочешь, чтоб я опозорил себя, ну хорошо! я это сделаю. Мой полк выступает через месяц; я только что получил это известие. Я останусь, но берегись! я останусь, если ты будешь так отчаиваться, я бессилен перед твоим горем, но я не переживу своего бесчестия!

— Я не прошу вас остаться, — ответила Коринна, — но что дурного, если я поеду вместе с вами?

— Мой полк отправляется на острова, и офицерам не разрешается брать с собой жен. В письмах мне сообщили также, что в Англии ходят слухи о нашей связи, — продолжал Освальд. — Об этом писали в газетах, многие уже начали подозревать, кто вы; и ваши родственники, которых подстрекнула леди Эджермон, заявили, что никогда не признают вас. Так дайте же мне время уговорить вашу мачеху, заставить ее сделать все необходимое для вас; но если я приеду с вами и должен буду вас покинуть, не успев вам возвратить ваше имя, вы подвергнетесь самому суровому осуждению, и я не смогу вас защитить.