Жермена Сталь - Коринна, или Италия

— Так вы мне во всем отказываете! — воскликнула Коринна и, упав без чувств, так сильно ударилась головой об пол, что брызнула кровь.

При виде этого Освальд отчаянно закричал. Терезина в страшном испуге вбежала в комнату; она постаралась привести свою госпожу в сознание. Когда Коринна пришла в себя, она увидела в зеркале свое бледное, осунувшееся лицо, свои спутанные, запачканные кровью волосы.

— Освальд, — сказала она, — Освальд, не правда ли, не такой я была в тот день, когда вы встретили меня на Капитолии; тогда мою голову украшал венок надежды и славы, теперь же она вся в пыли и в крови; но вы не должны презирать меня за это, ведь вы довели меня до такого состояния. Другие могут презирать меня, но не вы; во имя любви, которую вы мне внушили, вы должны меня пожалеть.

— Замолчи! — воскликнул лорд Нельвиль. — Это уже слишком! — И, сделав знак Терезине удалиться, он обнял Коринну. — Решено! — сказал он. — Я остаюсь: делай со мной все, что пожелаешь. Я перенесу все, что мне суждено Небом, но не покину тебя в таком горе и не повезу тебя в Англию, не создав тебе прочного положения в обществе. Я не допущу, чтобы ты подвергалась оскорблениям высокомерной женщины. Я остаюсь, да, остаюсь, я не в силах тебя покинуть!

Слова Освальда заставили Коринну одуматься, но повергли ее в еще большее отчаяние. Она поняла, какую ответственность берет на себя, и, опустив голову, надолго замолчала.

— Скажи что-нибудь, дорогая! — молил Освальд. — Дай мне услышать твой голос: только он может поддержать меня, я хочу слушаться только его.

— Нет! — ответила Коринна. — Нет! Вы уедете, так нужно!

И потоки слез, полившиеся из ее глаз, возвестили о ее покорности судьбе.

— Мой друг! — вскричал лорд Нельвиль. — Я беру в свидетели твоего отца, чей портрет висит перед нами, а ведь ты знаешь, как священно для меня имя отца! Я беру его в свидетели того, что моя жизнь принадлежит тебе, и я готов все сделать ради твоего счастья. Когда я возвращусь с островов, я постараюсь вернуть тебе родину и восстановить имя и положение в обществе, на которые ты имеешь право. Если же мне это не удастся, я приеду обратно в Италию, чтобы жить и умереть у твоих ног.

— Увы! — прервала его Коринна. — На войне вам угрожает опасность…

— Не бойся! — возразил Освальд. — Я уцелею, но, если даже я, безвестный смертный, и погибну, память обо мне будет жить в твоем сердце, и всякий раз, как при тебе произнесут мое имя, глаза твои увлажнятся слезами, не правда ли, Коринна? Ты скажешь: «Я знала его, он меня любил».

— Ах, оставь меня, оставь меня! — вскричала она. — Тебя обманывает мое наружное спокойствие. А завтра, быть может, когда взойдет солнце и я скажу себе: «Я его больше не увижу! Я его больше не увижу!» — я прощусь с жизнью, и это будет счастьем для меня.

— Почему, — воскликнул лорд Нельвиль, — почему, Коринна, ты так боишься, что больше не увидишь меня? Неужто для тебя ничего не значит моя торжественная клятва навек соединиться с тобой? неужто ты в ней сомневаешься?

— Нет, — ответила Коринна, — я слишком уважаю вас, чтобы вам не верить; мне было бы еще тяжелее перестать восхищаться вами, чем потерять любовь к вам. Я считаю вас земным ангелом с чистейшей и благороднейшей душой; я не только во власти вашего обаяния, я восторгаюсь вами, ибо еще никому не было присуще столько добродетелей, и все они отражаются в вашем взоре; нет, я и не думаю сомневаться в ваших клятвах. Я навеки бежала бы от людей, они внушали бы мне ужас, если бы лорд Нельвиль мог обманывать; но в разлуке бог весть что может с вами случиться, и это ужасное слово «прости!»…

— Никогда, — перебил он, — никогда Освальд не скажет тебе последнее «прости»; он скажет его лишь на смертном одре.

Он был так взволнован, произнося эти слова, что Коринна, испугавшись, как бы волнение не повредило его здоровью, постаралась взять себя в руки, хотя она больше него нуждалась в сочувствии.

Они стали говорить о его отъезде, столь тягостном для обоих, о том, как наладить переписку, и об их будущей встрече. Они решили, что он будет в отсутствии около года. Освальд был уверен, что военная экспедиция дольше не продлится. В их распоряжении оставалось еще несколько часов, и Коринна надеялась, что найдет в себе силы сохранять спокойствие. Но когда Освальд сказал ей, что гондола приедет за ним в три часа утра, она взглянула на часы и, увидав, что эта минута уже близится, задрожала всем телом; если бы ей предстояло взойти на эшафот, она едва ли испытала бы больший ужас. Казалось, Освальд готов был ежеминутно отказаться от своего решения, и он так терзался, что у Коринны, которая привыкла видеть его неизменно сдержанным, надрывалось сердце. Бедная Коринна! она его утешала, хотя сама была бесконечно несчастнее его!

— Послушайте, — сказала она лорду Нельвилю, — когда вы приедете в Лондон, легкомысленные люди будут вам говорить, что любовные клятвы — это не брачные узы; что все англичане влюблялись в итальянок, когда совершали путешествие по их стране, и забывали их, вернувшись на родину; что несколько месяцев счастья ни к чему не обязывают ни тех, кто его получает, ни тех, кто его дает, и, хотя некоторое время вы находили удовольствие в обществе иностранки, это не должно повлиять на вашу дальнейшую жизнь. С точки зрения света они, пожалуй, и правы; но вы-то знаете мое сердце, которое принадлежит вам, знаете, как я вас люблю, и неужто вы станете прибегать к софизмам, доказывая себе, что наносите мне легко излечимую рану? неужто вольные и грубые шутки мужчин настроят вас на легкомысленный лад и ваша рука не задрожит, вонзая кинжал в мою грудь?

— Ах, что ты мне говоришь? — вскричал лорд Нельвиль. — Поверь, я буду страдать в разлуке не меньше твоего! Где я обрету такое счастье, каким я наслаждался с тобой? Может ли кто-нибудь на свете понять меня так, как поняла меня ты? Только ты одна, Коринна, способна так любить и только к тебе можно питать такую любовь: ни с одной женщиной, кроме тебя, Коринна, у меня не будет такой душевной гармонии, столь глубокого взаимного понимания! Твой друг — не легкомысленный человек, ты это знаешь! Он серьезно смотрит на жизнь. Неужто он только для тебя изменил свою натуру?

— Нет, нет, — ответила Коринна, — вы не отвергнете с пренебрежением мою искреннюю любовь. И я знаю, вы не останетесь бесчувственным к моему отчаянию! Но мне угрожает страшный враг, и он будет рядом с вами: это моя мачеха с ее суровым деспотизмом, с ее надменностью и ограниченностью. Она всеми силами постарается бросить тень на мою прошлую жизнь. Я знаю заранее все, что она скажет против меня, но я не стану приводить ее слова. Мои таланты в ее глазах не могут служить мне оправданием; напротив, я знаю, она считает их главными моими недостатками. Она не видит в них ничего хорошего, она находит их весьма опасными. Ей кажется бесполезным, а быть может, и преступным все, что идет вразрез с тем жребием, который она себе сама начертала, и вся поэзия чувств кажется ей каким-то глупым капризом, ибо дерзает презирать доводы ее рассудка. Во имя добродетелей, которые я чту, подобно вам, она осудит и меня, и мою жизнь. Освальд, она скажет вам, что я недостойна вас.