Жермена Сталь - Коринна, или Италия

— Зачем так убиваться, мой дорогой? — сказал он мне. — Или оставьте мою кузину, или женитесь на ней: оба эти выхода одинаково хороши, ибо полагают делу конец.

— Бывают случаи, — ответил я ему, — когда, даже принося себя в жертву, человек не уверен, выполняет ли он при этом свой долг.

— Вовсе незачем приносить себя в жертву, — возразил господин де Мальтиг, — я не знаю таких обстоятельств, когда это было бы необходимо: при некоторой ловкости можно выпутаться из любого положения; ловкость правит миром.

— Я не завидую ловким людям, — сказал я ему, — и готов примириться со своей несчастной судьбой, но я бы хотел, по крайней мере, не огорчать тех, кого люблю.

— Поверьте мне, — ответил господин де Мальтиг, — жизнь и без того трудна, а вы еще осложняете ее, отдаваясь чувству: это душевная болезнь, я сам иногда ей подвержен, как и все люди, но когда я заболеваю, то твержу себе, что это пройдет, и всякий раз оказываюсь прав.

— Однако, — ответил я, стараясь, подобно ему, не выходить из рамок общих понятий, ибо не мог и не желал быть с ним откровенным, — если даже устранить чувство, то еще остаются честь и добродетель, которые часто противоречат нашим желаниям.

— Честь! — подхватил господин де Мальтиг. — Если вы хотите сказать, что человек, которого оскорбили, должен драться на дуэли, то вы правы, спору нет; но во всех других случаях что за корысть обременять себя тысячами пустых условностей?

— Что за корысть? — перебил я его. — Мне кажется, что вы употребили не то слово.

— По правде сказать, — продолжал господин де Мальтиг, — мало найдется слов, имеющих столь ясный смысл. Мне известно, что прежде говорили: «достойное уважения несчастье, благородная неудача». Но в нынешнее время, когда все подвергаются преследованиям, между мошенниками и теми, кого принято называть порядочными людьми, существует такое же различие, как между птицами, пойманными в сети, и птицами, еще не попавшими в них.

— Я думаю, что существует и другое различие, — ответил я, — различие между нечестной жизнью в благоденствии и бедствиями, достойными уважения честных людей.

— Найдите мне таких честных людей, — возразил господин де Мальтиг, — которые утешат вас в ваших горестях, бесстрашно оказав вам уважение. Напротив, мне думается, что большинство так называемых добродетельных людей всегда готовы вас извинить, когда вы счастливы, и любить вас, когда вы пользуетесь влиянием. Конечно, с вашей стороны очень похвально не перечить отцу, который, собственно говоря, уже не должен бы вмешиваться в ваши дела; но из-за этого вовсе не следует губить свою жизнь. Что до меня, то, что бы со мной ни случилось, я изо всех сил стараюсь не докучать своим друзьям зрелищем моих страданий, да и сам не желаю видеть их вытянутые лица, на которых написано желание утешить меня.

— Я полагаю, — с живостью ответил я, — что цель жизни порядочного человека не в эгоистическом счастье, но в добродетели, которая приносит пользу другим.

— Добродетель, добродетель!.. — после минутного колебания сказал господин де Мальтиг, затем, словно решившись, продолжал уже уверенным тоном: — Это язык для толпы, которым авгуры не могут без смеха изъясняться друг с другом. Есть на свете добряки, которых еще трогают известные слова, известные гармонические сочетания звуков, для них-то и заводят эту песенку; но совесть, преданность, энтузиазм — все это не что иное, как поэтические бредни людей, кому не повезло в жизни; это как бы De profundis [18] Из бездны [воззвал к тебе, Господи] (лат.). , который поют над усопшим. А те, кто процветает, не слишком домогаются подобных почестей.

Я был так раздражен этими словами, что не смог удержаться и высокомерно сказал:

— Если бы я имел какие-нибудь права в доме госпожи д’Арбиньи, сударь, я запретил бы ей принимать у себя человека, который позволяет себе в подобных выражениях высказывать такие мысли.

— Со временем вы, пожалуй, и сможете распоряжаться в ее доме, — ответил господин де Мальтиг, — но если моя кузина послушает меня, она не выйдет замуж за человека, который приходит в отчаяние при одной мысли о браке с ней; она уже давно могла бы вам рассказать, что я упрекаю ее за слабость и за все ее старания достигнуть цели, которая не стоит таких трудов.

После этого дерзкого заявления, сделанного весьма оскорбительным тоном, я подал знак господину де Мальтигу выйти вместе со мной, и по дороге, я должен отдать ему справедливость, он с величайшим хладнокровием продолжал развивать свою философию; и хотя он мог умереть через несколько минут, я не услышал от него ни одного слова, которое выдавало бы волнение или было бы проникнуто религиозным чувством.

— Если бы я придавал значение всему этому вздору, подобно молодым людям вроде вас, — продолжал он, — неужто события, происходящие сейчас в нашей стране, не отрезвили бы меня? Разве бывает когда-нибудь толк от подобной щепетильности?

— Я согласен с вами, — отвечал я ему, — что теперь у вас вопросы чести значат меньше, чем в других странах, но со временем здесь или, может быть, в потустороннем мире добродетель будет вознаграждена.

— Да, — отозвался господин де Мальтиг, — если только Небу есть дело до нас.

— А почему бы и нет, — возразил я ему. — Один из нас, быть может, скоро познает иной мир.

— Если мне придется умереть, — засмеялся он, — то я уверен, что ничего не узнаю; если же умрете вы, то вы не вернетесь, чтобы меня просветить.

По дороге мне пришло в голову, что я не оставил никаких распоряжений, а ведь, в случае если я буду убит, необходимо, чтобы уведомили моего отца о моей судьбе и вручили госпоже д’Арбиньи часть моего состояния, на которую она, по моему мнению, имела право. Пока я предавался этим размышлениям, мы приблизились к дому господина де Мальтига, и я попросил у него разрешения зайти к нему и написать два письма; он согласился, и, когда мы вышли из города, продолжая наш путь, я отдал ему эти письма и, отозвавшись с большим участием о госпоже д’Арбиньи, поручил ее ему, как другу, на которого я надеялся. Подобный знак доверия тронул его; ибо к вящей славе добродетели следует сказать, что люди, открыто проповедующие безнравственность, бывают очень польщены, когда обращаются к их чувству чести; к тому же столь чрезвычайные обстоятельства вполне могли бы взволновать даже господина де Мальтига; но он ни за что на свете не хотел, чтобы я это заметил, и сказал шутливым тоном, хотя за его словами, быть может, скрывался более серьезный смысл:

— Вы честный малый, дорогой Нельвиль, мне хочется совершить для вас какой-нибудь великодушный поступок; говорят, что это приносит счастье, но ведь великодушие такое ребяческое свойство, что оно скорее должно быть вознаграждено на небесах, чем на земле. Однако прежде, чем я смогу оказать вам услугу, мы должны сговориться об условиях нашей дуэли; и что бы я вам ни рассказал, мы непременно будем драться.