Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

Мария сидела, на высокой табуретке во дворе и пряла. На улице все еще было светло: летний свет медленно переползал на землю с ее лица и не хотел уходить. Крестьяне возвращались с полевых работ. Женщины разжигали очаги для вечерней трапезы, и аромат горящего дерева наполнял прохладный воздух. Мария пряла, и вместе с веретеном мысли ее бежали то в одну сторону, то в другую. Воспоминания и мечты мешались: вся ее жизнь представлялась ей полуправдой-полусказкой.

«Господи, возьми меня куда угодно, делай со мной все, что хочешь. Ты выбрал мне мужа, Ты подарил мне сына, Ты дал мне страдания. Ты велел мне кричать, и я кричала, сказал молчать — и я не проронила ни звука. Кто я, Господи? Горстка пепла в Твоих руках, которую Ты пересыпаешь из ладони в ладонь. Делай, что хочешь! Я прошу Тебя только об одном — Господи, пощади моего сына!»

С противоположной крыши слетел белоснежный голубь и, забив крыльями над ее головой, с достоинством опустился на булыжники, которыми был вымощен двор. Склонив голову и взглянув на Марию одним глазом, он принялся методично расхаживать туда и обратно у ее ног, то выгибая шею, то распуская хвост. Его круглые глазки поблескивали в вечернем свете, как рубины, и смотрели на нее так выразительно, словно он хотел сообщить ей что-то. «Ах, если бы зашел старый раввин. Он понимает знамения, приносимые птицами, он бы объяснил мне…» Она с сочувствием взглянула на голубя и, отложив веретено, принялась подзывать птицу нежным голосом. Голубь вспорхнул и, довольный, опустился на ее колени. И там, словно вся его цель только и заключалась в том, чтобы достичь этих коленей, он заворковал, сложил крылья и замер.

Мария блаженно улыбнулась, чувствуя его сладкую тяжесть. Если бы Господь всегда с такой нежностью нисходил на людей! И тут она вспомнила утро, когда она со своим женихом Иосифом отправилась на гору Святого Илии. Они хотели умолить сурового пророка, чтобы тот выпросил для них у Бога сына. Свадьба должна была состояться в тот же вечер, и они вышли затемно, чтобы успеть получить благословение громонесущего святого. В небе не было ни облачка, стояла прекрасная осень. Урожай был собран, вино настаивалось в погребах, под стропилами домов сохли смоквы. Марии было тогда пятнадцать, ее жених был седовласым стариком, но в крепкой руке он держал посох, которому суждено было зацвести.

Они достигли священной вершины ровно в полдень — содрогнувшись и преклонив колена, дотронулись до обагренного кровью гранита. Ласточка выпорхнула из расселины скалы и наткнулась на руку Марии. Иосиф собрался было уже обратиться к суровому обитателю горы, как вдруг над ними с огромной скоростью собрались свинцово-черные тучи и хлынул дождь. Иосиф бросился к своей невесте, чтобы укрыть ее под каким-нибудь валуном, но в это мгновение Илия метнул молнию, соединившую небеса с землею, и Мария потеряла сознание. Когда она очнулась, то увидела, что Иосиф ничком лежит на камне без движения…

Мария опустила руку и слегка, чтобы не испугать, погладила голубя.

— Тогда Господь явился ко мне в суровом обличье и был беспощаден со мной. Но что он хотел сказать мне этим? — пробормотала она.

Ее часто расспрашивал старый раввин, который не переставал удивляться бесчисленным чудесам, окружавшим ее.

— Постарайся вспомнить, Мария, — говорил он. — Именно так Господь зачастую обращается к людям. Постарайся вспомнить, тогда мы сможем понять судьбу твоего сына.

— Гремел гром, рабби. Он катился с неба, как повозка с горы.

— А кроме грома, Мария?

— Да, ты прав, отец. За громом говорил Господь, но я не смогла разобрать слов. Прости меня.

Лаская голубя, она пыталась вернуться на тридцать лет назад и разгадать тайный смысл происшедшего.

Мария закрыла глаза, ощущая в своей ладони теплое тельце птицы и ее бьющееся сердце. И вдруг — она даже не поняла как — гром и голубь слились. Она была уверена — эти удары сердца и те удары грома были одним и тем же — Богом! Она вскрикнула и вскочила, ибо сейчас впервые она разобрала слова, таившиеся и за воркованием голубя, и за тем ударом грома: «Радуйся, Мария… Радуйся, Мария…» Она не сомневалась больше — Господь говорил именно это: «Радуйся, Мария…»

Обернувшись, она увидела своего мужа, сидящего у стены. Уже совсем стемнело, а он все еще тужился говорить, обливаясь потом, открывая и закрывая рот. Она ничего не сказала ему и, встав, подошла к дверям взглянуть, не вернулся ли ее сын. Последний раз она его видела, когда он, обвязав вокруг головы белый платок зелота, направился вниз, в долину. Куда он пошел? И почему до сих пор не вернулся? Может, он снова пробудет в полях до рассвета?

Пока она размышляла об этом, стоя на пороге, к ней подошел старый Симеон. Он тяжело дышал, опираясь на посох. Пряди седых волос на висках раздувались вечерним ветром, спустившимся с горы Кармил.

Мария почтительно отступила, и раввин вошел в дом. Подойдя к брату, он взял его за руку, погладил ее, но ничего не произнес — да и что он мог сказать? Разум Иосифа был погружен в темную и глубокую влагу забвения. Затем Симеон снова повернулся к Марии.

— Твои глаза сияют, Мария. В чем дело? К тебе снова приходил Господь?

— Рабби, я вспомнила! — радостно воскликнула Мария.

— Ты вспомнила? Во имя Господа, что ты вспомнила?!

— Те слова во время грома.

— Велик Бог Израиля! — вскричал раввин, вздымая свои высохшие руки. — Для того я и пришел сюда, Мария, чтобы спросить тебя об этом еще раз. Сегодня, как ты знаешь, погибла еще одна наша надежда, и я…

— Я вспомнила, рабби, — повторила Мария. — Сегодня вечером я пряла и снова думала о той молнии, и вдруг я почувствовала, как гром в моей памяти утихает, и я расслышала спокойный чистый голос, голос Господа: «Радуйся, Мария!»

Священник опустился на табуретку и, сжав виски, погрузился в глубокое размышление.

— Это все, Мария? — спросил он через некоторое время. — Загляни как можно глубже в себя, чтобы не ошибиться. Судьба Израиля может зависеть от того, что ты скажешь.

Услышав это, Мария перепугалась и, дрожа от страха и напряжения, в который раз попыталась услышать сказанное ей тогда.

— Нет, — наконец, полностью обессилев, вымолвила она, — нет, отец. Он сказал больше, гораздо больше, но я не могу расслышать. Я стараюсь изо всех сил, но не могу.

Симеон опустил свою руку ей на голову.

— Постись, Мария, и молись, не распыляй свои мысли на каждодневные мелочи. Временами вокруг твоей головы сияет такой нимб! Но истинный ли это свет, я не знаю. Постись, молись и ты услышишь… «Радуйся, Мария…» — послание Господа начинается ласково. Постарайся услышать, что следует за этим началом.

Мария направилась в погреб, чтобы скрыть свое волнение. Наполнив прохладной водой медную чашку и прихватив пригоршню фиников, она, склонившись, предложила их старику.