Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

— Стойте! Я хочу вам кое-что сказать!

Они замерли.

— Что тебе нужно, старик? Мы слушаем.

— Мессия — это тот, кто любит весь мир. Мессия — это тот, кто отдаст свою жизнь из любви к миру.

— И все? — спросила Магдалина.

— А тебе мало? — гневно воскликнул старик.

— Можно мне войти в твою мастерскую? — спросила Магдалина.

— Нет. Разве ты не видишь, у меня все руки в глине. Я делал Мессию.

Иисус проснулся. Тело его казалось невесомым — точно он все еще парил в воздухе. Брезжил рассвет. Его спутники уже проснулись и были готовы идти дальше, в Иерусалим.

Спеша добраться туда, они тут же отправились в путь. Но чем больше они отмеряли шагов, тем больше новых и новых холмов возникало перед ними, тем длиннее казалась им дорога.

Похоже, мы никогда не дойдем до Иерусалима, — с отчаянием воскликнул Петр. — Что это с нами? Разве вы не чувствуете — он от нас все дальше и дальше!

— Он все ближе и ближе, — возразил Иисус. — Мужайся, Петр. Мы делаем шаг навстречу Иерусалиму, он делает шаг навстречу нам. Это так же, как с Мессией.

— Мессией? — резко обернулся Иуда.

— Мессия близко, — уверенно ответил Иисус. — И тебе лучше всех известно, Иуда, брат мой, на правильном ли мы пути. Стоит нам сказать доброе слово или сделать доброе дело, и Мессия ускоряет шаг. Когда же мы бесчестные, злы и трусливы, Мессия поворачивается к нам спиной и удаляется. Мессия не стоит на месте, как и Иерусалим, братья. Иерусалим спешит к нам, мы — к нему. Так пошли же скорее навстречу ему! Веруйте в Господа и в бессмертную душу человеческую!

Ободренные, они ускорили шаг. Иуда с сияющим радостью лицом снова вырвался вперед. «Он хорошо говорит, — крутилось у него в голове. — Да, сын Марии прав — Старый раввин Симеон говорил нам то же самое: спасение зависит от нас. Если мы будем ждать, сложа руки, Израиль никогда не обретет свободы. Но если мы все возьмемся за оружие, мы достигнем своей цели». Так Иуда беседовал сам с собой, пока его вдруг не поразила внезапная мысль, которая заставила его остановиться.

— А кто же Мессия? — пробормотал он. — Кто? Может, этот весь народ?

Пот крупными каплями выступил на его обветренном лбу. «Может ли Мессия быть всем народом? — эта мысль впервые пришла ему в голову и смутила его сердце. — Может ли Мессия быть всем народом? — повторял он снова и снова. — Но к чему же тогда все эти пророки и лжепророки? К чему мы мечемся в агонии, пытаясь понять — кто Мессия? Вот оно: весь народ — Мессия, — я, ты, каждый. И единственное, что надо сделать, — это взять в руки оружие!» И он двинулся дальше, размахивая посохом, играя им так же, как он играл своей новой мыслью, и вдруг… крик вырвался из его груди: в расселине между двух вершин перед ним засиял белизной гордый святой Иерусалим. Он не стал звать спутников, ему хотелось как можно дольше в одиночестве насладиться его видом. Дворцы, башни, замки отражались в зрачках его голубых глаз, и на горе — золото, кедр и мрамор — высился Храм — зеница Господа.

Криками радости огласили пространство подошедшие спутники.

— Давайте воспоем красоту нашего священного города, — предложил Петр.

И все пятеро пустились в пляс вокруг Иисуса, замершего посередине дороги, и грянул псалом:

Весь Иерусалим — улицы, крыши, дворы, площади — был увит зеленью. Стоял большой праздник, и жители Иерусалима выстроили сотни шатров из оливковых и виноградных ветвей, пальмовых и кедровых лап, как было предписано Богом Израиля, в память о сорока годах, которые провели, скитаясь в пустыне, их праотцы. Урожай был собран, и люди, повесив таблички со всеми своими грехами на черного козла, выгнали его в пустыню. На сердце у всех было легко — души их очистились. Семь дней все будут есть и пить под зелеными крышами, славя Бога Израиля, благословившего жатву и пославшего им глупого козла, который унес их грехи. Он тоже был богопосланным Мессией — унося все прегрешения человеческие, он погибал от голода в пустыне, но с ним погибали и грехи.

Широкие дворы Храма были залиты кровью: целые стада ежедневно приносились здесь в жертву. Священный город смердел от запахов мяса, крови и навоза. Разноголосица рожков и труб заполняла священный воздух. Люди ели, пили, и души их тяжелели. Лишь первый день празднества был отдан псалмам и молитвам, сам невидимый Иегова в этот день спускался под навесы и, лучась от радости, трапезничал с людьми, утирая бороду. Но уже на второй день изобилие вина и мяса ударяло в головы. Отовсюду слышались грязные шутки, смех, непристойные песни, пьяные мужчины и женщины, порой не очень-то прячась, бесстыдно совокуплялись друг с другом среди белого дня. То тут, то там мелькали прославленные иерусалимские блудницы, умащенные маслом, с накрашенными лицами. И простые крестьяне и рыбаки, пришедшие со всех краев земли Израиля полюбоваться святыней из святынь, попавшись в их искусные руки, поражались, сколько неги и исступления может дарить один поцелуй.

Стараясь не дышать, Иисус быстрыми шагами шел по улицам, переступая через мертвецки пьяных людей, валявшихся прямо на земле. У него кружилась голова от запахов, грязи и бесстыдного хохота.

— Скорее, скорее! — подгонял он спутников, держа правой рукой Иоанна, а левой — Андрея.

Но Петр то и дело останавливался, встречая паломников из Галилеи — одни предлагали ему вина, другие — закусить, третьи просто поболтать. Он бы позвал Иуду, да и Иаков не отказался бы — зачем обижать товарищей, но трое впереди спешили, постоянно окликая их и понуждая двигаться дальше.

— Господи, учитель не дает нам даже вздохнуть свободно, как людям, — проворчал Петр, впав уже в веселое настроение. — Во что это мы ввязались?

— Где же ты был до сих пор, бедняга Петр? — покачал головой Иуда. — Ты думал, мы идем сюда развлекаться? Может, ты думал, что мы идем на свадьбу?

Но тут из одного шатра раздался хриплый голос:

— Эй, Петр, сын Ионы, ты, вшивый галилеянин, мы чуть лбами не столкнулись, а ты хоть бы хны — идешь дальше. Остановись хоть на мгновение промочить горло. Я промою тебе глазки, чтобы ты в следующий раз замечал меня!