Джон Голсуорси - В петле

— Это их дело, — ответил Тимоти. — А для чего же, спрашивается, мы армию содержим? Чтобы она бездельничала в мирное время? Постыдились бы они просить помощи у страны! Каждый должен заниматься своим делом, тогда всё будет идти как нужно.

И, окинув всех взглядом, он прибавил почти гневно:

— Волонтерство — тоже! Бросанье денег на ветер! Мы копить должны! Сохранять энергию — вот единственный выход.

И, то ли засопев, то ли фыркнув, он наступил на ногу Юфимии и вышел, оставив позади себя ошеломлённых гостей и лёгкий запах ячменного сахара.

Когда что-нибудь говорится с убеждением, да ещё человеком, который явно делает над собой усилие, чтобы сказать это, впечатление получается значительное. И восемь Форсайтов, оставшихся в гостиной, все женщины, за исключением молодого Николаса, некоторое время молча стояли вокруг карты. Наконец Фрэнси сказала:

— Нет, правда, знаете, по-моему, он прав. В конце концов для чего же тогда армия? Они должны были предвидеть все. А это только поощряет их.

— Но, дорогая моя, — воскликнула тётя Джули, — ведь они такие передовые! Подумать только, ведь они пожертвовали своими алыми мундирами. Они так всегда гордились ими. А теперь они все похожи на арестантов. Мы с Эстер только вчера говорили об этом, им, наверно, очень тяжело. Нет, вы подумайте, что бы сказал Железный Герцог [58] Имеется в виду герцог Веллингтонский (1769–1852). !

— Новый цвет очень красивый, — сказала Уинифрид, — Вэлу очень идёт.

Тётя Джули вздохнула.

— Не могу представить себе, какой сын у Джолиона. Подумать только, что мы никогда его не видели! Наверно, отец очень гордится им.

— Его отец в Париже, — сказала Уинифрид.

Плечо тёти Эстер внезапно дёрнулось кверху, словно для того, чтобы предупредить следующую фразу сестры, потому что морщинистые щеки тёти Джули вдруг вспыхнули.

— К нам вчера заходила милая миссис Мак-Эндер, она только что вернулась из Парижа. И как бы вы думали, кого она встретила там на улице? Ни за что не угадаете!

— Мы, тётечка, не будем и пытаться, — сказала Юфимия.

— Ирэн! Вообразите себе! — После стольких лет; и она шла по улице со светлой бородкой…

— Тётечка! Я с ума сойду! Светлая бородка…

— Я хотела сказать, — строго сказала тётя Джули, — с джентльменом со светлой бородкой. И она ничуть не постарела, ведь она была очень хороша, — прибавила она словно себе в оправдание.

— Ах, расскажите нам про неё, тётечка! — вскричала Имоджин. — Я её еле-еле помню. Она точно фамильное привидение, о ней никогда не говорят. А это так интересно!

Тётя Эстер села. Ну вот, Джули договорилась!

— Она мало похожа на привидение, насколько мне помнится, — пробормотала Юфимия, — во всяком случае, с довольно округлыми формами.

— Дорогая моя! — сказала тётя Джули. — Что за странная манера выражаться — не совсем удобно!

— Ну всё-таки, какая же она была? — не отставала Имоджин.

— Я тебе скажу, детка, — сказала Фрэнси, — представь себе нечто вроде современной Венеры, роскошно одетой.

— Венера никогда ни во что не одевалась, и глаза у неё были голубые, как сапфир, — язвительно заметила Юфимия.

Тут Николас распрощался и вышел.

— Миссис Ник, должно быть, ужасно строгая, — смеясь, заметила Фрэиси.

— У неё шестеро детей, — сказала тётя Джули, — и это очень хорошо, что она так осмотрительна.

— А дядя Сомс очень любил её? — не унималась Имоджин, переводя свои тёмные блестящие глаза с одной на другую.

Тётя Эстер с отчаянием махнула рукой, как раз в ту минуту, когда тётя Джули ответила:

— Да, дядя Сомс был очень привязан к ней.

— И она, кажется, убежала с кем-то?

— Нет, вовсе нет; то есть не совсем так.

— Ну что же она такое сделала, тётечка?

— Идём, Имоджин, — сказала Уинифрид, — нам пора домой.

Но тётя Джули решительно докончила:

— Она… она вела себя не так, как нужно.

— Ах, боже мой! — вскричала Имоджин. — Я только это и слышу!

— Ну вот что, милочка, — сказала Фрэнси, — у неё был роман, который кончился смертью этого молодого человека, и она тогда ушла от твоего дяди. А мне она всегда очень нравилась.

— Она мне приносила шоколадки, — прошептала Имоджин, — и от неё всегда так хорошо пахло.

— Ну, разумеется, — заметила Юфимия.

— Совсем не разумеется! — возразила Фрэнси, которая сама всегда душилась очень дорогой эссенцией левкоя.

— Не понимаю, что это такое, — сказала тётя Джули, воздев руки к небу, — говорить о таких вещах!

— А она развелась с ним? — спросила Имоджин уже в дверях.

— Ну конечно нет! — воскликнула тётя Джули. — То есть… конечно нет.

У дальних дверей послышался какой-то шум. Тимоти снова вошёл в гостиную.

— Я пришёл за картой, — сказал он. — Кто с кем развёлся?

— Никто, дядя, — совершенно правдиво ответила Фрэнси.

Тимоти взял карту с рояля.

— Не доводите до этого, — сказал он, — чтобы не было подобных историй в нашей семье. Все это волонтерство уже достаточно скверно. Страна приходит в упадок. Я не знаю, до чего мы дойдём. — Он погрозил в гостиную толстым пальцем. — Слишком много женщин у нас теперь, и они сами не знают, чего им нужно.

И с этими словами он крепко ухватил карту обеими руками и вышел, точно опасаясь, как бы ему кто-нибудь не ответил.

Семь женщин, которым это было адресовано, все сразу заговорили шёпотом; прорывался только голос Фрэнси: «Нет, в самом деле, Форсайты…» и тёти Джули: «Ему надо сегодня на ночь поставить ноги в горячую воду с горчицей, непременно. Эстер, ты скажешь Джэйн? Боюсь, что ему опять бросилась кровь в голову…»

Вечером, когда они с Эстер сидели одни после обеда, она спустила петлю на своём вязанье и подняла глаза.

— Эстер, я что-то не могу вспомнить, от кого это я слышала, что милый Сомс хочет, чтобы Ирэн вернулась к нему. Кто-то рассказывал, что Джордж нарисовал такую смешную картинку и подписал: «Счастлив не будет, пока не добьётся своего».

— Юстас, — ответила тётя Эстер, не отрываясь от «Таймса». — Она у него была с собой в кармане, но он не захотел нам показать.

Тётя Джули промолчала, о чём-то задумавшись. Тикали часы, хрустели страницы «Таймса», потрескивал огонь в камине. Тётя Джули опять спустила петлю.

— Эстер, — сказала она, — какая мне ужасная мысль пришла в голову.

— Тогда лучше не говори мне, — живо отозвалась тётя Эстер.

— Ах, нет, я не могу не сказать. Ты даже представить себе не можешь, до чего это ужасно. — Голос её перешёл в шёпот: — Джолион… у Джолиона, говорят, теперь светлая бородка.

Спустя два дня после обеда у Джемса мистер Полтид доставил Сомсу обильную пищу для размышлений.

— Некий джентльмен, — сказал он, заглядывая в ключ к шифру, спрятанный у него в левой руке, — 47, как мы называем его, весь этот месяц оказывал усиленное внимание 17 в Париже. Но в настоящее время нет ещё ничего определённого. Встречи происходили в общественных местах, совершенно открыто, в ресторанах, в Опере, в Лувре, в Люксембургском саду, в гостиной отеля и т. п. Ни она не встречалась с ним у него в номере, ни наоборот. Они ездили в Фонтенебло, но ничего существенного. Короче говоря, положение вещей сулит надежды, но требует терпения. — И, внезапно подняв глаза на Сомса, он прибавил: — Одна довольно любопытная подробность: 47 носит ту же фамилию, что… и… мм… 31.