Эльза Триоле - Анна-Мария

— Вы — чудо, Анна-Мария! — Чарли смеялся все громче и громче. — И как вы похорошели, просто прелесть! Прошу вас, простите мне мою опрометчивость.

Взгляд генерала вдруг метнулся в сторону — тот самый взгляд, что так нравился Анне-Марии, взгляд чистокровного скакуна, который при виде клочка бумаги косится, дрожит, готов встать на дыбы.

— Опрометчивый англичанин — большая редкость, — заметил он. — Посмотрите, например, на мисс Дональд, молодую даму, что сидит рядом с мадам де Фонтероль. Ее сбросили с парашютом в наш район, и она оказала нам неоценимые услуги… В том числе помогла разоблачить одного предателя, с которым мы и по сей день не расквитались. Сеть Интеллиженс Сервис во Франции вполне заслужила благодарность родины…

— Какой? — спросила Анна-Мария.

Чарли расхохотался во все горло, улыбнулся и генерал.

— Родины союзников, дорогой друг, именно ее… Кстати ИС во Франции на шестьдесят процентов состояла из французских офицеров. Ив, например, служил в ИС.

— Странно!.. — Анна-Мария задумалась. — В какой момент то, что было добром, становится злом? Я хочу сказать: в какой момент тот факт, что ты, для блага родины, состоишь на службе иностранной державы, становится злом для твоей родины?

— Вы занимаетесь политикой? — спросил Чарли.

— Я? — удивилась Анна-Мария. — Да что вы!

Подошла мадам де Фонтероль и прервала их разговор.

— Вероятно, вам обоим очень странно вновь встретиться здесь? — сказала она. — Оба вы прошли долгий путь. — Она дружески положила руку на плечо Анны-Марии. — Никогда не забуду измученного личика Анны-Марии, когда она вышла из тюрьмы Френ… бедная девочка, она была в таком смятении…

— Генерал, — окликнул де Шамфора Ив, — мадам Мастр хочет попрощаться с вами.

Чарли и Анна-Мария уселись в уголке гостиной. Ив дал себе слово расспросить Чарли об этой женщине. Он побыл немного с ними, но они говорили о Женни Боргез, и ему стало скучно: Ив, разумеется, не раз видел Женни в кино, но знаком с ней не был, да и откуда ему было знать кинозвезду мировой величины? У мадам Белланже необыкновенные волосы и какая-то удивительно изящная, гибкая фигура… В жизни не видывал такой тонкой талии! Ив еще раз дал себе слово расспросить Чарли об этой женщине… Бесспорно подозрительная особа… Опасная авантюристка. И Чарли и генерал держат себя с ней, как с женщиной, с которой можно вести только крупную игру, если вообще тут речь идет об игре… Ива она и волновала и раздражала: люди, которыми он восхищался, восхищались мадам Белланже! Так этого оставить нельзя… Подумать только, графиня Мастр встала с места и пересекла всю гостиную, чтобы познакомиться с мадам Белланже!

— Я столько о вас слышала, — сказала она, не выпуская руки Анны-Марии, — все восторгаются вами!

Анна-Мария с видом жертвы молча слушала ее комплименты.

— Мы непременно должны повидаться! Может быть, вы выберете время и придете ко мне позавтракать или пообедать?

— Я работаю, — отвечала Анна-Мария, и на лице ее появилось страдальческое выражение, — но я буду очень рада повидаться с вами…

— Обещаете? Значит, договорились… Я вам напишу…

Нагнувшись к Анне-Марии, словно она собиралась расцеловать ее, графиня Эдмонда еще раз пожала ей руку. Генерал ждал графиню у дверей, она просила подвезти ее: шел проливной дождь, а у нее не было машины.

Анна-Мария встретила генерала — Селестена — у мадам де Фонтероль впервые после двух ночей, проведенных с ним у него на квартире, четыре, а может, и пять месяцев тому назад. За это время она даже стала мечтать о нем. Он написал ей один раз из Германии, другой раз из Авиньона, где нес гарнизонную службу. Сообщал, что, как ему ни хотелось повидать ее, задерживаться в Париже он не мог: вечная спешка… Жаль, что он не предупредил ее и они встретились вот так, случайно, у мадам де Фонтероль. Правда, он сказал, что пришел туда только ради нее, но это ничего не меняло. Она не собиралась мучиться из-за несчастной любви, когда так просто выбросить все из головы, не любить…

Анна-Мария много работала, усердно занималась фотографией, пыталась приспособиться, наново перестроить жизнь, а получалась лишь видимость жизни, все равно что протез, вставные зубы; но что делать, ведь жить-то надо… Конечно, нельзя всерьез надеяться, что фотография может заполнить пустоту, пустоты… Дети, Женни, Рауль… Она ходила с аппаратом по Парижу и рассматривала город, словно книжку с картинками; посещала выставки, театр, кино, одна или с кем-нибудь, старалась сблизиться с людьми или во всяком случае быть к ним терпимой. У нее появилось много знакомых, но своей среды не было. Знакомые ее по большей части не знали друг друга, не имели точек соприкосновения, жили каждый в своем замкнутом кругу, определявшемся профессией, семьей, происхождением… У Анны-Марии сложились очень хорошие отношения с мадам де Фонтероль, но что общего могла она иметь с обитателями Сен-Жермен, к которым принадлежала мадам де Фонтероль? Там она познакомилась с Глэдис Фрэнк и довольно часто заходила к ней в отель «Скриб», где встречалась с американскими журналистами, но, разумеется, не имела ничего общего с ними. Так ничто не связывало ее и с кругом приятельницы покойной Женин, мадам Дуайен; однажды, было это в 1941 году, Анна-Мария случайно встретилась с ней на площади Согласия, под знаменем со свастикой, и хотя мадам Дуайен всего два-три раза видела ее у Женни, она тут же «в память о Женни и как женщина женщине» гостеприимно предложила Анне-Марии поселиться в ее замке… В каракулевом манто и монументальной шляпе на затейливо причесанных волосах она походила на даму-патронессу. Мадам Дуайен и не подозревала, что ее замок уже заняло гестапо. Вот почему Анне-Марии не довелось воспользоваться ее гостеприимством, и она сняла комнату в городке, по соседству с замком. После Освобождения она навестила мадам Дуайен, желая ее поблагодарить. Великолепный замок сгорел — немцы, отступая, сожгли его. Мадам Дуайен сильно изменилась, теперь Анна-Мария увидела довольно полную, совсем седую даму, небрежно, даже несколько неряшливо одетую… Был ли у нее и в прежние времена такой неистовый темперамент? В ней, ни на минуту не затихая, клокотала ярость, через каждые два слова она проклинала бошей и коллаборационистов… Анна-Мария изредка заглядывала к ней. Оказалось, что мадам Дуайен училась в одном пансионе с Жерменой, как она называла мадам де Фонтероль, хотя они и не принадлежали к одному кругу: мадам Дуайен происходила из среды крупных промышленников, связанных с сельским хозяйством, а муж ее — кабинетный ученый — ненавидел светскую жизнь и нигде не показывался. Анна-Мария очень редко заходила к ней: муж, что называется, для мебели, с детьми сладу нет, не дают ни посидеть, ни поговорить спокойно, а самое страшное — холод в огромной квартире, где, как загробные тени, бродят толпы каких-то женщин: старухи родственницы, служанки, продрогшие, укутанные во все темное, шерстяное. Но сама мадам Дуайен частенько, и без предупреждения, забегала к Анне-Марии… «Как у вас хорошо, тихо, тепло, — говорила она. — Как хорошо…» Трудно было поверить, что эта полная растрепанная особа в вечно расстегнутой на обширной груди блузке, в шляпке набекрень, и есть та дама в каракулевом манто, которую Анна-Мария встретила в 1941 году на площади Согласия. Мадам Дуайен лишилась не только своего замка, сгоревшего во время оккупации, но и близких: погибло два брата, племянник, невестка… Милая мадам Дуайен! Отзывчивая, душа нараспашку, под стать ее блузке!