Читра Дивакаруни - Сестра моего сердца

А потому, что теперь — сумбурно, темно и ненасытно — я любила Сунила сильнее, чем когда-либо.

Сложнее всего для меня было понять, что чувствовал Сунил к Судхе. Уже очень давно мы не вспоминали ее. Время от времени он спрашивал меня о мамах — и то, скорее, из вежливости, — но никогда не говорил о ней, даже когда приносил из почтового ящика ее письма.

Какое-то время я даже была рада, что Сунил не вспоминал о Судхе — я еще не забыла день нашей свадьбы. Несмотря на всю страстность мужа в любви, на ласковые слова, которые он шептал мне по ночам, мне достаточно было закрыть глаза, и я видела выражение лица Сунила, когда он смотрел на Судху, как он поднял ее носовой платок. Никогда больше я не видела у него таких широко распахнутых, безумных глаз, даже в высшие мгновения страсти.

Но молчание имело свою скрытую силу. Мы никогда не говорили о Судхе, а она сидела между нами, когда мы смотрели телевизор, ее ладонь касалась нас, когда за столом мы тянулись к кувшину с соком или графину с вином. Во время воскресных поездок за город мы встречались с ней глазами в зеркале, а когда лежали ночью в постели, тянулись друг к другу сквозь ее призрак. Я боялась этого призрака, созданный нами. То не была моя любимая сестра, с ее страхами и причудливыми фантазиями, девушка, которая хотела так многого и удовольствовалась столь малым. Это была Судха, застывшая в памяти Сунила в пышном свадебном наряде, такая же далекая и загадочная, как принцесса из Дворца змей. Как могла я иметь надежду сравняться с ней? Как могла требовать от мужа забыть ее?

Поэтому я стала понемногу рассказывать Сунилу о нашем детстве, наших проделках и наказаниях. Сунил ничего не говорил, но я чувствовала, что он замирал, как будто каждая его клеточка прислушивалась. И всё же я продолжала: рассказывала о неизменной любви Судхи к матери, ее мечтах стать известным модельером, ее вере в падающие звезды. Особенно я старалась изобразить Судху хорошей женой, любимой в своей новой семье, и счастливой. Возможно, я слегка преувеличивала, но, в конце концов, человеку свойственно защищать то, что принадлежит ему.

Рассказывая Сунилу о кузине, я всё больше понимала, как мне не хватало Судхи, как хотелось поделиться с ней своими тревогами. В письмах я говорила только о лучших и ярких сторонах жизни в Америке — наверное, из желания оградить ее от беспокойства или желания показать, какой счастливый брак у нас с Сунилом.

Письма Судхи были ненамного честнее моих. Иногда она с восторгом описывала мне празднование Дурга-пуджи в доме ее свекрови, или как чудесно она провела время, поехав вместе с Рамешем на открытие моста, построенного по его проекту. Но это была лишь внешняя сторона, и когда я читала письма Судхи, мне хотелось встряхнуть ее, чтобы она впустила меня в свою настоящую жизнь.

Письма матери были чуть откровеннее, хотя она старалась приуменьшить всё, что могло обеспокоить меня, не понимая, что лишь сводила меня этим с ума. Когда она писала, что не очень хорошо себя чувствует, я представляла, что у нее опять случился сердечный приступ. Когда говорила, что денег не всегда хватает, я тут же начинала думать, что они живут на рисе и воде. Я уже сто раз просила ее продать этот огромный дом, постоянно требовавший ремонта, — земля, на которой он стоял, была довольно дорога — но каждый раз она отвечала мне, что это немыслимо. У Пиши и у тети Налини ничего нет, кроме этого дома, да и она сама прожила в нем почти всю свою жизнь, и хотела в нем умереть.

А в последнее время мама все чаще стала писать о Судхе, и эти письма беспокоили меня больше прочих. Потому я и сидела, зажав в руке кремовый конверт, не решаясь его открыть.

В первый раз моя мать узнала о том, что у Судхи какая-то проблема, от тетушек, которые всё так же регулярно приходили на чай. Сестра одной из них жила в Бахрампуре и была знакома с тетей Рамеша, которая всем разбалтывала о том, что с Судхой что-то не так, потому что уже прошло четыре года, а у нее всё еще не было ребенка. Тетя Налини восприняла это как личное оскорбление и уже была готова написать гневное письмо тете Рамеша о том, что это с ним не всё в порядке, а не с ее дочерью. Но мама остановила ее. Глупые сплетни лучше игнорировать, сказала она. Если бы у Судхи была проблема со здоровьем или с ней плохо обращались в новой семье, то она сказала бы им об этом.

Прочитав эти строки, я вздохнула. Мама жила в мире, в котором всё было просто и честно. Она забыла, как бывает тяжело балансировать, пытаясь сохранить отношения с близкими людьми.

Но несколько месяцев спустя миссис Саньял сказала моей матери по телефону, что они немного беспокоятся, нет, ничего серьезного, но они считают, что Судхе следует показаться доктору в Бардхамане. Мать захотела поговорить с Судхой, но она отвечала односложно, повторяя одно и то же: «Не беспокойтесь, всё хорошо». Но что еще она могла ответить, когда рядом стояла миссис Саньял?

Что больше всего не давало мне покоя, так это то, что Судха продолжала присылать радостные письма, ни слова не упоминая об этом. Я понимала, что она, возможно, не хочет поливать грязью свою свекровь, но почему она никогда не писала, как сама относится к тому, что не может забеременеть? Вместе мы погоревали и погневались бы, и придумали, что делать, как и прежде, в детстве. Мысль о том, что Судха больше не обращалась ко мне со своими бедами, а предпочитала ложь (а как еще было назвать ее письма?), терзала меня всё больше и больше, а, как сказала бы Пиши, сломанный кончик иглы, впившийся в тело, обязательно доберется до сердца.

В сегодняшнем письме мама написала, что доктор из Бардхамана сказал, что Судха совершенно здорова, и на несколько недель все успокоились. Но теперь миссис Саньял настаивала на осмотре у еще одного врача. Поэтому она собиралась привезти Судху в Калькутту на прием к одному из лучших гинекологов.

Я пришла в ярость, читая письмо. Я представила, как Судха, такая беспомощная и смущенная, лежала в гинекологическом кресле с широко раздвинутыми ногами, пока внутри ее ощупывал и проверял грубыми руками доктор. Какой униженной она должна была себя чувствовать. На этот раз я была полностью согласна с тетей Налини — это Рамешу нужно было показаться врачу. Книги упали с глухим стуком на пол, когда я вскочила с дивана и начала беспокойно ходить по комнате.

— В чем дело? — спросил Сунил.

Я всё рассказала, и с каждым словом во мне нарастала ярость.

— Это так несправедливо. Почему все всегда считают, что проблема именно в женщине? Почему женщина виновата, пока не докажет обратного? И даже если она докажет, что ее вины тут нет, то всё равно продолжает страдать. Почему?

— В мире существует очень много вопросов, на которые нет ответов, Анджу. Просто так происходит, и всё. У Судхи не самая плохая свекровь, бывают и хуже. Ты, наверное, слышала всякие истории, когда жила в Калькутте, про то, что бывает с бездетными женщинами…