Эмма Донохью - Падшая женщина

Мэри склонила голову и погрузилась в шитье.

Уже некоторое время Нэнс Эш старалась не сводить с лондонской девчонки глаз. Должен же хоть кто-то в этом доме быть бдительным. Поначалу она еще сомневалась и спрашивала себя: может ли быть так, что ее неприязнь к Мэри Сондерс вызвана всего лишь молодостью и привлекательностью этой девушки? Разумеется, она раздражалась, наблюдая за тем, как Мэри, такая юная и полная жизни, играет с Геттой в салки. Они гонялись друг за другом, словно щенки, натыкаясь на мебель и задыхаясь от хохота. И потом, новая служанка взяла за правило оспаривать или ставить под сомнение авторитет миссис Эш в самых незначительных и мелких вещах: в выборе слова, например, или в верности приметы. Разумеется, это делалось для того, чтобы подорвать доверие к ней в более серьезных вопросах. Мэри Сондерс была очень близка с хозяйкой; теперь эти двое были неразлейвода. В доме только и было разговоров, что о «руках ее матери» и «прирожденном таланте к шитью». Как будто пару вышитых цветочков можно назвать настоящей работой, достойной доброго слова! Как будто это можно сравнить с ежечасным трудом по воспитанию ребенка — да еще такого надоедливого и избалованного, как Гетта, если уж на то пошло!

Поэтому миссис Эш продолжала молиться и просить Господа ниспослать ей понимания, и терпения, и сил, поскольку делить кров с новой служанкой было нелегким испытанием. Лишь через несколько долгих недель она утвердилась во мнении, что лондонская девчонка на самом деле испорчена насквозь. У Мэри Сондерс было совершенно гнилое нутро.

Пока что у нее не было доказательств, лишь ощущения. Она чувствовала исходившую от девчонки порочность, и рано или поздно та должна была прорваться на поверхность и обнаружить себя. Миссис Эш находила утешение в Книге Иова.

Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем?

Они должны быть как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем.

— Есть в ней что-то неправедное. Тебе так не кажется? — спросила она однажды у Дэффи. Он вырезал для Гетты маленькую деревянную лодочку во дворе.

— В ком? — Дэффи удивленно посмотрел на кормилицу.

— В лондонской девчонке конечно же.

— О, вы все еще называете ее лондонской девчонкой?

— Я думаю, она красит лицо. Эти губы… у них очень неестественный оттенок.

— По-моему, ничего себе губы, — легко заметил он.

Миссис Эш бросила на него подозрительный взгляд. Не может быть, чтобы эта Сондерс уже запустила свои когти и в него?

— И я нисколько не удивлюсь, если она окажется воровкой. Говорят, в больших городах одни воры.

— Мне кажется, вы чрезмерно строги к ней. — Дэффи склонился над игрушкой; его парик слегка съехал набок.

— Знаешь, если заметишь за ней какую-нибудь ложь, ты должен немедленно сказать хозяйке. В этом состоит наш христианский долг, — важно добавила миссис Эш.

— А я думаю, наш христианский долг состоит в том, чтобы не совать нос в чужие дела, — пробормотал он.

Щеки миссис Эш побагровели. Раньше Дэффи никогда не отвечал ей так задиристо и непочтительно. Очевидно было одно: Мэри Сондерс заражала все вокруг неповиновением и дерзостью.

Однажды, когда девчонка отправилась на рынок, миссис Эш не поленилась забраться по скрипучей лестнице в комнату на чердаке, где спали обе служанки. И здесь она наконец-то нашла долгожданное доказательство. На матрасе были разложены лоскуты шелка и тафты всех возможных расцветок, свернутая в колечко серебряная нить и полоска кружев, намотанная на клочок бумаги — кажется, страницу из книги. На тонком коричневом одеяле бесстыдно распростерся сам грех, вернее, грехи: тщеславие, праздность и плод их союза — воровство.

Несколько часов миссис Эш хранила это знание в себе. Но днем, проходя мимо Мэри Сондерс в узком коридоре, она все же не выдержала.

— Я знаю о твоем преступлении, — без всякого вступления сообщила она и выставила руку, чтобы преградить девчонке путь.

Новая служанка заметно побелела.

— Следует ли мне сказать обо всем хозяйке, — почти вежливо продолжила миссис Эш, — или ты признаешься ей сама?

У Мэри Сондерс задрожал подбородок.

— В чем я должна признаться? — слабо спросила она.

Миссис Эш придвинулась ближе.

— Я знаю, ты нас презираешь и считаешь темными крестьянами, которые ничего на свете не видели. Ты думаешь, что ты лучше, потому что приехала из Лондона. Да мы и башмаков своих не замараем грязью этой мерзкой Гоморры! — почти выплюнула она и облизнула губы. — Но мы не настолько невежественны, чтобы не знать законов.

Мэри попыталась протиснуться мимо.

— Не укради! — возвестила миссис Эш голосом Моисея.

Девчонка замерла и уставилась на нее.

— Не укради? — повторила она.

Как будто она и понятия не имела, как это называется!

— Разве закон не считает это воровством? Утаивание остатков от хозяев, не важно, при каком ремесле, не важно, для продажи или с другими намерениями. Это, — она рывком вытащила из кармана разноцветный лоскутный ворох, — принадлежит твоим хозяевам, и ты прекрасно это знаешь. Это шелк! — Миссис Эш потрясла ярко-синим лоскутом. — Этот закон известен даже мне, и не притворяйся, что ничего не понимаешь!

И здесь лондонская девчонка повела себя очень странно. Она не стала оправдываться и не сделала попытки отнять свои клочки. Ее лицо вдруг просветлело, на нем проступило даже что-то вроде облегчения. Она откинула голову назад и звонко расхохоталась. Ее зубы были белыми и ровными, и миссис Эш показалось, будто они сверкают.

Потом она ушла. Миссис Эш осталась стоять в коридоре, сжимая в руке цветные обрывки.

Пламя свечи дрожало, и игла Мэри то и дело замирала над тканью. По истончившемуся от стирок льну прыгали тени, и на секунду ей показалось, что это пятна крови. Неровный желтый свет заливал комнату; все плыло перед глазами, и она не могла сказать, изнанка перед ней или лицо. Чтобы справиться с приступом дурноты, Мэри вскочила и стала снимать нагар со свечи. Она любила делать это еще до того, как миссис Джонс ее попросит. Так Мэри чувствовала себя нужной.

Ее желудок как будто сжимала невидимая рука. О лоскутах пока не было сказано ни слова. Мэри и понятия не имела, что существует этот проклятый закон — если только миссис Эш не выдумала его от начала и до конца. Может быть, она все же решила не говорить ничего хозяйке? Или выжидает более удобной минуты, желая опозорить ее перед всей семьей? Мэри то и дело ощущала на себе ее тяжелый взгляд.

Мистер Джонс, устроившись в своем старом коричневом кресле, читал газету. Мэри исподтишка посматривала на него из-под чепца. Он сидел так же ровно и прямо, как и любой человек с двумя конечностями. Казалось, его вторая нога на месте, просто она невидима или мистер Джонс ее куда-то запрятал. Мэри все время пыталась отыскать ее глазами. Несмотря на рукава, было заметно, какие мускулистые у хозяина руки.