Эмма Донохью - Падшая женщина

По причинам, ведомым Ему одному, Господь поставил миссис Джонс во главу семьи, дал ей надежного и любящего супруга. А ее, Нэнс Эш, он назначил этой женщине в служанки.

Миссис Эш никогда не приходило в голову ставить под сомнение Его святую волю. Он даровал ей прекрасных хозяев — хозяев, которые не прогнали ее после того, как иссякло ее молоко, но держали при себе из милосердия. Из милосердия! Эти слова царапали ее язык, словно сухая корка хлеба, но, в конце концов, на что еще она могла надеяться? В тысячный раз миссис Эш заставила себя смириться и повиноваться. Ангел Господень сказал ей: возвратись к госпоже своей и покорись ей [17] Быт., 16: 9. .

Все это можно вынести. Человек может перенести и куда больше — в надежде на воскрешение из мертвых.

Она оделась точно так же, как и в любой другой день. Принарядиться к Пасхе — вряд ли это может произвести впечатление на воскресшего Иисуса. Свернув на лестничную площадку, миссис Эш почти врезалась в лондонскую девчонку и Дэффи. Они были увлечены беседой и не заметили ее приближения. Между их лицами при этом было не более фута. При виде миссис Эш служанка и слуга отпрянули друг от друга; она почти видела чувство вины, повисшее в воздухе, словно пылинки в луче света.

— Доброе утро, миссис Эш, — оживленно произнес Дэффи. — Могу ли я первым поздравить вас с этим радостным праздником?

— Воскресение нашего Господа — это не карнавал, — процедила миссис Эш и протиснулась мимо. Ей даже не нужно было оглядываться, она и так знала, какое лицо сейчас у Мэри Сондерс — смесь наглости и непотребства. Какое нахальство — утвердиться под этой крышей затем, чтобы отвлекать молодого человека от исполнения своих обязанностей! Миссис Эш уже казалось, что Дэффи был образцовым юношей, пока лондонская девчонка не околдовала его своими черными глазами.

Что ж… им лучше быть поосторожнее. Потому что миссис Эш не собиралась закрывать глаза на эти обжимания по углам — в отличие от других. О, она прекрасно понимала, что они сейчас чувствуют; она помнила это ощущение еще со времен своей помолвки — нечестивое волнение, нетерпеливое ожидание. И это могло разрушить их в любую минуту, словно ураган.

На пасхальный обед у Джонсов был пирог с зайцем — благодаря Дэффи, который неожиданно раздобыл двух. Смазывая корочку желтком, миссис Джонс улыбнулась: дни поста окончились.

За последнее время миссис Морган дважды указала ей на то, что не видит их в церкви, — так что был самый подходящий момент, чтобы появиться там всей семьей. В церкви Святой Марии женщины всегда сидели справа. Ради особенного случая миссис Джонс надела вставные зубы и теперь все время напоминала себе не улыбаться слишком широко, чтобы металл не отразил ненароком пламя свечи. Церковь была забита до отказа. Миссис Эш устроилась слева от хозяйки. Едва ли не в ту же минуту, как они вошли, она опустилась на колени и больше не поднималась. Бросив взгляд на ее низко склоненную голову, миссис Джонс вдруг ощутила прилив раздражения. Краем глаза она видела своего мужа и Дэффи слева, на мужской стороне. Дэффи смотрел в потолок, как будто пауки у него над головой занимались чем-то невероятно интересным. Мистер Джонс сидел чинно сложив руки на коленях, настоящий образец благочестия. Никто на свете не догадался бы, что всего лишь несколько дней назад он признался своей супруге, что англиканская церковь, по его глубочайшему убеждению, прогнила насквозь и что трудно придумать худшее место для воссоединения с божественным духом.

Миссис Джонс глубоко вздохнула и решила, что будет наслаждаться происходящим, несмотря на непривычное ощущение во рту — будто там слишком много зубов и они страшно ей мешают. Она то и дело узнавала свою работу. Заметив миссис Теодозию Форчун, она подтолкнула Мэри локтем. На миссис Форчун была та самая накидка из тафты с фестончатым подолом, с которой они так долго возились. Миссис Хафпенни, в своей чудесной новой шляпке, деликатно посапывала носом — ее сморил сон. Миссис Джонс вытянула шею. Муж миссис Хафпенни сидел на противоположной стороне; что-то было вложено в его молитвенник, и он читал, смешно шевеля губами.

Забавная мысль пришла ей в голову. Все леди в Монмуте были словно бы ее куклами, ходячими манекенами, демонстрирующими ее наряды. Дамы потщеславнее вертели головой, будто голуби, пытаясь разглядеть, у кого на платье больше рюш. От всех этих ярких юбок, пышных перьев, разноцветных витражей маленькая церковь казалась красочной и свежей, словно блюдо с фруктами. Даже облачение Кадваладира было ярко-фиолетовым, словно синяк.

Проповедь посвящалась одежде.

— Разве женщина — это пустой сосуд? — печально вопросил Кадваладир. — Для чего она так заботится о своей внешней оболочке?

Миссис Хафпенни проснулась. Рядом с ней, раздраженно подрагивая перьями на шляпе, восседала величественная миссис Моррис из Чепстоу. Она была должна Джонсам пять гиней — и еще бог весть сколько другим людям.

— Пустая трата времени и денег на платье приведет эту страну к нищете. Если только дамы… — его красный палец указал на скамьи, — по своей собственной воле не отринут тщеславие и не обратятся к трезвой бережливости.

Дамы зашевелились.

— И это говорит человек, торгующий спиртными напитками! — прошипела миссис Хафпенни.

— Этот парень пытается подорвать нашу торговлю, — прошептала миссис Джонс на ухо Мэри. Она никогда не слышала, чтобы дамам говорили неприятные вещи в лицо.

Должно быть, Кадваладир тоже понял, что зашел слишком далеко, потому что примерно на середине проповедь изменила направление. Внешняя чистота и опрятность означала чистоту внутреннюю; он даже пошел дальше и объявил, что красота творений Божьих прославляет и самого Творца.

— Но прежде всего Он требует от нас кристальной прозрачности души. — Кадваладир возвысил голос. — Чтобы люди Его были тем самым, чем кажутся снаружи.

Миссис Джонс заметила, что Мэри выпятила подбородок. Кажется, священник ей сильно не нравился. Что за непредсказуемая девушка, эта дочка Сью Рис, подумала она. Впрочем, и сама Сью, мир ее праху, была подвержена частым сменам настроения и разнообразным причудам.

К тому времени, как проповедь закончилась, в церкви Святой Марии было жарко, как в печке. За запахом ладана и помады скрывался крепкий запах пота… и еще какой-то аромат, странно знакомый, темный и очень земной. Только когда толпа медленно двинулась к выходу, миссис Джонс вспомнила, что это за запах. За длинными рядами скамей находились усыпальницы знатных семей. В углу пол был вскрыт; над местом погребения возвышалась горка земли, засыпанная цветами и листьями. Должно быть, похороны были зимой — теперь, к февралю, зелень успела превратиться в слизь… и все это одуряюще, дерзко и всепобеждающе пахло жизнью.