Эмма Донохью - Падшая женщина

Эби вдруг поняла, что все это означает, и ее пронзила острая грусть.

Она знала нескольких девушек-рабынь, которых хозяева в трудные времена заставляли зарабатывать деньги подобным образом, но никогда еще Эби не встречала женщину, которая торговала бы собственным телом по доброй воле. Женщину, имевшую работу, кусок хлеба и крышу над головой. Значит, даже Мэри Сондерс, дерзкая, беззаботная Мэри Сондерс, лондонская девчонка с честолюбивыми замыслами, не была свободна. Это разбивало Эби сердце.

Она все же решилась спросить напрямую:

— Мэри. Ты делаешь это за деньги?

Тишина, наступившая вслед за этим, была ужасна. Эби уже начала горько сожалеть, что не сдержала язык за зубами, но Мэри вдруг негромко вздохнула:

— Я не знаю, зачем еще это можно делать.

На это Эби ответить не смогла. Она не была с мужчиной так давно, что уже забыла, каково это. Последним был доктор, который привез ее в Англию. Просыпаясь с утра, он был уже твердым и первым делом принимался за нее. Эби отдавалась ему, а море за окнами их каюты рвало и метало, словно взбесившееся зеленое чудовище. Однажды он вгляделся в ее женские органы и заметил, что они «в высшей степени интересны». По его словам, у английских женщин была совсем другая форма. Он даже зарисовал ее, чтобы поместить в книгу, над которой работал. Ноги Эби дрожали от холода, но доктор велел ей лежать смирно и «потерпеть ради науки». Через несколько дней труда он с гордостью показал ей рисунок, и она вскрикнула от ужаса. Ни лица, ни тела, только раскрытый плод, истекающий соком.

— Ты ведь никому не скажешь? — спросила Мэри.

Эби презрительно фыркнула.

— Когда я приехала жить на Инч-Лейн, — добавила она, немного подумав, — я лежала здесь и не спала, и ждала — хозяин пришлет за мной.

— Что? Мистер Джонс? — Мэри хихикнула.

Эби пожала плечами.

— Хозяева так делают со служанками. Потом я думала, может, мистер Джонс потерял не одну ногу, а больше.

Мэри расхохоталась.

— Теперь я думаю, в этой стране все по-другому.

Они немного помолчали.

— Тебе этого не хватает? — спросила Мэри.

Это был нелегкий вопрос.

— Может быть, только самый конец, — наконец ответила Эби. Она вспомнила жар и влагу внутри, в те разы, когда ее сводили с огромным рабом с плантации, чтобы получить потомство, — хотя из этого ничего и не вышло. — Все спокойно. Никакого шума, никакой суеты. — Никаких просьб и требований, никакого страха, что сделаешь что-то не так, не надо угадывать чьи-то желания и просить прощения.

В субботу миссис Джонс, пожаловавшись на боли в спине, снова отправилась спать пораньше, и мистеру Джонсу оставалось только гадать, не очередной ли это предлог, чтобы не ложиться в постель вместе с ним. Все домочадцы разошлись по своим комнатам. Он уселся в кресло с «Бристоль меркюри», но пламя свечей прыгало, слова сливались, майская ночь стучала в окна, и в воздухе веяло ароматами цветов. Первый раз за много лет он почувствовал, что не может усидеть дома, и решил отправиться в таверну.

Подойдя к двери с растрепанным вороньим гнездом, он ощутил нужду освободиться от лишней жидкости. Мистер Джонс завернул за угол, обошел гостиницу и вдруг наткнулся на Мэри Сондерс.

— Мэри? — глупо спросил он. — Я думал, ты давно в кровати.

Она вскинула руку, чтобы прикрыть лицо, но бессильно ее уронила. Ее глаза тускло блестели, словно две запачканные дегтем монеты, брошенные на белоснежную ткань. Уж не потеряла ли она внезапно рассудок, подумал он. Возможно, ей стало дурно и она не понимает, где находится.

— Мэри? — повторил он. Да точно ли это она? — Что случилось?

— Ничего, сэр, — выговорила она. Ее голос показался ему слишком хриплым и странно непристойным.

— Но что, ради всего святого, ты тут делаешь?

— Я не знаю, сэр.

Ну и дура же ты, подружка. Как быстро ты теряешь голову, когда нужно соображать поживее! Словно наяву Мэри услышала язвительный смех Долл Хиггинс. Можно было придумать столько объяснений! Скажем, что она решила немного размять ноги, пока Кадваладир наливает сидр. Или что ей стало нехорошо и она вышла наружу глотнуть свежего воздуха. Да даже просто решила полюбоваться луной! Вот только луны на этой неделе на небе не было. Ну тогда — звездами! Над головой как раз висела Большая Медведица.

Однако теперь, после этого глупого «я не знаю», ходу назад уже не было. Мистер Джонс, опираясь на костыли, подошел ближе. Выражение его лица неуловимо изменилось: на нем все более явственно проступало подозрение. Мэри не могла произнести ни слова. Надвигалась ужасающая катастрофа.

Послышались шаркающие шаги. Клиент Сьюки, словно актер в плохой комедии, выдвинулся из-за угла и тяжело оперся о черную от сажи стену. Его лицо светилось от предвкушения. Мэри уставилась в небо. Конечно же, увидев мужчину и женщину, занятых беседой, он просто справит нужду и вернется в гостиницу?

— А где же шлюха? — спросил незнакомец.

Мэри зажмурилась.

— Прошу прощения? — изумленно переспросил мистер Джонс.

— Хозяин сказал, над конюшней будет ждать молодая шлюшка, которая сделает это за два шиллинга. — Он посмотрел в сторону Мэри. — Я подожду своей очереди, — дружелюбно предложил он, — но недолго.

Мэри постаралась изобразить потрясение и ужас, но слово «виновна» было написано у нее на лбу.

Мистер Джонс шумно выдохнул:

— Иди-ка ты восвояси, парень.

— Мои деньги ничуть не хуже твоих, а?

— Убирайся, или я позову констебля! — гаркнул мистер Джонс и угрожающе поднял костыль.

Забрызганные грязью панталоны скрылись за углом. Не в силах сдвинуться с места, Мэри стояла перед своим хозяином. Судорога свела ее тело. Очень медленно он опустил костыль. «Если бы он хотел побить меня, — подумала она, — то уже бы начал».

Словно двое благовоспитанных незнакомцев, они ждали, когда другой заговорит первым. Мэри судорожно пыталась придумать, что сказать, но мысли текли медленно, будто патока. Ее тело соображало быстрее. Она рухнула на колени, обвила хозяина руками и прижалась к нему лицом. Острый камешек больно впился в колено. Она ощутила его пряный мужской аромат, и из глаз у нее вдруг хлынули слезы, намочив потертый бархат его панталон.

До этого мгновения она даже не осознавала, что ей на самом деле хочется попросить прощения. За то, что она есть и чем будет, за все, что она сделала и не сделала. За то, что ей была дана возможность все исправить, вернуться к обычной жизни, но она отвергла ее. Чего она хотела от этого человека? Наказания или прощения? Заслуженных оскорблений или ласковой руки, возложенной на лоб? Но прежде всего ей требовалось его соучастие.

Она не сказала ни слова.

Она уткнулась в пуговицы его штанов. Есть ли кто живой на нижнем этаже, как говорила Куколка. Его тяжелые руки опустились ей на плечи; он попытался оттолкнуть ее, но она уцепилась еще крепче. Где-то наверху, на краю земли, раздалось беспокойное покашливание. Она приподняла подбородок и потерлась об него носом, глазами, мокрыми щеками.