Эмма Донохью - Падшая женщина

Ей оставалось только надеяться, что чувство вины, смятение и вожделение смешаются в душе мистера Джонса в такой густой суп, что в итоге он не скажет и не сделает ничего.

В полдень, сидя за вышиванием в мастерской, Мэри немного запуталась с цветом нитки и ей понадобилось задать вопрос миссис Джонс. Однако хозяйки нигде не было. Обыскав весь дом, она поднялась в хозяйскую спальню и постучала в тяжелую дверь.

Изнутри слышались какие-то странные звуки — словно билась птица, попавшая в ловушку. Мэри постучала еще раз и, не дождавшись ответа, толкнула дверь.

Миссис Джонс скорчилась на полу. Ее лицо было мокрым от пота. Мэри быстро закрыла дверь и привалилась к косяку. Хозяйка подняла голову и попыталась что-то сказать, но так и не смогла выдавить из себя ни звука. Неужели она знает? О том, чем занимались Мэри Сондерс и ее муж прошлой ночью? Может быть, она нутром почувствовала измену и теперь это разрывает ей сердце?

— Вам дурно?

Молчание.

— Госпожа! Может, мне позвать миссис Эш?

Миссис Джонс яростно замотала головой. В следующее мгновение ее лицо как будто бы раскололось, как фарфоровая чаша, и из всех трещин сразу хлынули слезы.

Мэри присела рядом и попыталась поднять ее, потянуть к постели, но миссис Джонс приросла к полу, словно юбки не давали ей подняться.

— Кровь, — наконец выговорила она дрожащими мокрыми губами и повторила снова: — Кровь.

— Может быть, совсем немного, — поспешно сказала Мэри и вытащила из-под юбок ночной горшок.

На деревянном полу собралась лужица темной крови. Но в переполненном горшке плавало что-то еще. Мэри крепко прижала голову хозяйки к своему плечу, не столько ради утешения, сколько затем, чтобы не дать ей это увидеть. Миссис Джонс затряслась, словно в припадке.

«О господи, — подумала Мэри. — Неужели это сделала я?» Что, если это и есть гнев Божий? Но в таком случае он упал на неповинную голову. Она вспомнила подвал Ма Слэттери, Куколку, сжимающую ее запястья, красного червячка в помойной лохани. Но она была только рада избавиться от помехи, в то время как для миссис Джонс этот зародыш был дороже всех сокровищ на свете. Она еще крепче прижала мокрое от слез лицо к своей груди.

Миссис Джонс что-то сказала, но Мэри не разобрала слов.

— Теперь все кончено, — повторила миссис Джонс, когда она ее отпустила.

— Нет, — быстро возразила Мэри. — конечно нет. У вас еще есть время.

— Мне сорок три года, — безжизненно сказала миссис Джонс. — Я никогда не подарю мужу сына.

Пошатнувшись, она поднялась на ноги и подняла горшок. Мэри приняла его у нее из рук, как в любой другой день, но ей пришлось немного потянуть, чтобы миссис Джонс разжала пальцы.

— Я принесу воды, — сказала она, прикрыв горшок тканью. — Чтобы вымыть пол.

— Хорошо.

— Может быть, вы ляжете в постель, мадам?

Не разгибаясь, миссис Джонс вытерла лицо рукавом.

— Нет, Мэри. Слишком много работы.

Они вдруг отвернулись друг от друга, как будто чего-то устыдились.

— Мэри?

Мэри замерла у двери.

— Я рада, что ты была со мной.

Острая боль пронзила ее сердце, глаза заволокло слезами.

— Да, мадам.

— И еще. Никто не должен знать.

Мэри кивнула.

Спускаясь по лестнице, она чувствовала себя так, словно на ноги ей надели кандалы. Поравнявшись с миссис Эш, Мэри подняла горшок повыше, как будто в нем были только обычные ежедневные отправления.

В последнюю неделю мая снова похолодало, как будто год решил повернуть вспять.

С каменным лицом Дэффи сделал запись об этом необычном природном явлении на последней странице своей потрепанной, с оторванной обложкой копии «Редкостей Монмутшира» — и будь на то его воля, он никогда не поднимал бы глаз от страницы. Эби намотала на себя две одолженные у Мэри шали и ходила съежившись. Миссис Эш вставила в треснувшую раму своего окна бумагу. Для нее кружащиеся в воздухе снежинки были еще одним знаком, посланным с Небес, чтобы предостеречь грешников. Чума и казнь египетская. Пейзаж за окном будто бы полили молоком.

Мэри припомнила снежную бурю в свою первую зиму в Крысином замке, поломанные вязы в Гайд-парке, окна и двери домов, заметенные сугробами, и семью на Бэдфорд-стрит, все члены которой умерли с голоду, не дождавшись, пока их откопают. А еще запах горячих жареных каштанов, которые они с Куколкой ели, прогуливаясь вдоль замерзшего берега Темзы.

Мистер Джонс и она по-прежнему отводили друг от друга глаза. Он еще ничего не сказал жене, в этом она была уверена, но возможно, он просто придумывал историю по-правдивее. Что же касалось самой миссис Джонс, то она, несомненно, заметила бы, что с супругом происходит что-то неладное, но и сама она в эти дни передвигалась по дому словно бесплотный дух. Мэри казалось, что зима снова накрыла их всех своим ледяным покрывалом и стряхнуть его уже невозможно.

В последний вечер мая, когда мистер Джонс отправился в свой клуб, Гетта попросила мать рассказать историю о королеве.

— Но это зимняя история, милая, — возразила миссис Джонс.

— Но сейчас холодно, как зимой, — справедливо заметила Гетта и села на корточки у камина.

Миссис Джонс прикрыла уставшие глаза.

— На королеве Шотландской было черное бархатное платье, расшитое желудями из жемчуга и черного янтаря, — нараспев произнесла она.

Мэри, сидевшая рядом со штопкой в руках, одобрительно кивнула.

— На голове у нее было длинное кружевное покрывало, как у невесты, — продолжила миссис Джонс. Ей нравилось представлять себе эту картину — отчего-то это очень успокаивало.

— Белое? — спросила Гетта. Она уже устроилась на костлявых коленях миссис Эш.

— Конечно. Невесты всегда надевают белое — ты же знаешь. — Губы миссис Джонс дрогнули в улыбке. — На ногах у нее были туфельки из черной испанской кожи, шитые серебром чулки и зеленые шелковые подвязки.

— Откуда вы знаете? — вдруг спросил Дэффи.

Миссис Джонс бросила на него озадаченный взгляд.

— Я хотел сказать — как можно… как кто-то мог увидеть ее подвязки? — смущенно пояснил он.

Мэри хихикнула. Миссис Эш возмущенно кашлянула:

— Следует ли этому молодому человеку находиться среди дам!

— Он не имел в виду ничего дурного, — вступилась миссис Джонс.

— Что за непристойный вопрос! — прошипела кормилица.

— О подвязках известно всем, — торопливо пояснила миссис Джонс. — Вероятно, ее придворные дамы впоследствии все записали. — Она собралась с мыслями. — Итак. Королева встала в середине зала, и ей помогли снять платье. Она осталась в малиновой бархатной юбке и малиновом атласном лифе. А рукава у нее были красные, в тон.

— Цвета крови, — заметила Мэри.

— В самом деле. — Миссис Джонс чуть беспокойно улыбнулась. — И после того, как королева простила своего палача и заплатила ему, она взяла белый, вышитый золотом платок, и завязала себе глаза, и покрыла свои чудесные золотисто-каштановые волосы. — Она на секунду замолчала, чтобы все могли вообразить убранные под чепец медные кудри.