Джон Голсуорси - В ожидании

— Я, правда, об этом не думала, но ни за что не хотела бы иметь незаконного ребёнка. Кстати, вы дали той девушке рекомендацию?

— Да. Не вижу никаких оснований, почему бы ей не стать манекенщицей. Она достаточна худа. Фигурки под мальчика будут в моде ещё по крайней мере год. Затем, — запомните мои слова, — юбки удлинятся, и все снова начнут сходить с ума по пышным формам.

— Вы не находите, что это несколько унизительно?

— Что именно?

— Бегать по магазинам, менять фасон платья, причёску и всё такое.

— Зато полезно для торговли. Мы отдаём себя в руки мужчин для того, чтобы они попадали в наши руки. Философия обольщения.

— Если эта девушка получит место манекенщицы, у неё будет меньше шансов остаться честной, правда?

— Наоборот, больше. Она даже сможет выйти замуж. Впрочем, я не утруждаю себя заботой о нравственности ближних. Вам в Кондафорде, наверно, приходится думать о таких вещах, — вы ведь осели там с самого норманнского завоевания. Между прочим, ваш отец помнит о налоге на наследство? Он принял меры?

— Он ещё не стар, Флёр.

— Да, но все люди смертны. Есть у него что-нибудь, кроме поместья?

— Только пенсия.

— Много у вас леса?

— Я не допускаю даже мысли о вырубке. Уничтожить за полчаса то, что двести лет росло и набиралось сил! Это отвратительно.

— Дорогая, в таких случаях остаётся одно: продать и удалиться.

— Как-нибудь справимся, — отрезала Динни. — Кондафорд мы не отдадим.

— Не забывайте про Джин.

Динни выпрямилась:

— И она не отдаст. Тесбери — такой же древний род, как и мы.

— Допустим. Но Джин удивительно многосторонняя и энергичная особа. Она не согласится прозябать.

— Жить в Кондафорде не значит прозябать.

— Не горячитесь, Динни. Я думаю только о вашей пользе. Если вас выставят, я обрадуюсь не больше, чем если Кит лишится Липпингхолла. Майкл решительно ненормальный. Он заявляет, что если уж он — один из столпов страны, то ему жаль её. Какая глупость! Никто, кроме меня, никогда не узнает, какое он чистое золото! — прибавила Флёр с неожиданно глубоким чувством; потом, видимо перехватив удивлённый взгляд Динни, спросила: Значит, я могу отшить американца?

— Можете. Три тысячи миль между мной и Кондафордом!.. Не выйдет, мэм.

— По-моему, вам следовало бы сжалиться над беднягой. Он ведь поведал мне, что вы, как он выражается, его идеал.

— Опять это слово? — воскликнула Динни.

— Да, термин неудачный. Но он прибавил, что сходит с ума по вас.

— Велика важность!

— В устах человека, который едет на край света разыскивать истоки цивилизации, это, вероятно, всё-таки важно. Большинство из нас согласилось бы поехать на край света, только бы их не разыскивать.

— В тот день, когда прекратится история с Хьюбертом, я порву с Халлорсеном, — объявила Динни.

— Думаю, что для этого вам придётся надеть фату. Вы будете прелестны в ней, когда под немецкую музыку выйдете с вашим моряком из деревенской церкви, как в добрые феодальные времена.

— Я ни за кого не собираюсь замуж.

— Это будет видно. Пока что не позвонить ли нам Эдриену?

У Эдриена ответили, что его ожидают к четырём. Динни попросила передать, чтобы он зашёл на Саут-сквер, и отправилась собирать свои вещи. В половине четвёртого она спустилась вниз и увидела на вешалке шляпу, поля которой напомнили ей нечто знакомое. Она, крадучись, повернула назад к лестнице, как вдруг услыхала:

— Вот замечательно! Я так боялся, что не застану вас.

Динни подала Халлорсену руку, и они вместе вошли в гостиную Флёр, где на фоне мебели времён Людовика XV он показался ей до нелепости мужественным.

— Я хотел сообщить вам, мисс Черрел, что предпринято мною в отношении вашего брата. Я условился с нашим консулом в Ла Пас. Он разыщет Мануэля и передаст по телеграфу его показания под присягой о том, что на капитана бросились с ножом. Для разумных людей этого достаточно, чтобы оправдать вашего брата. Я пресеку эту идиотскую историю, хотя бы мне самому пришлось поехать в Боливию.

— Я вам так благодарна, профессор.

— Пустое! Теперь я готов сделать для вашего брата всё что угодно. Я полюбил его, как родного.

Эти зловещие слова были произнесены так просто, с такой душевной широтой и щедростью, что Динни почувствовала себя маленькой и жалкой.

— Вы нехорошо выглядите, — неожиданно объявил американец. — Если что-нибудь случилось, скажите мне, и я всё улажу.

Динни рассказала ему о возвращении Ферза.

— Такая красивая леди! Скверное дело! Впрочем, может быть, она любит его и ей потом станет, наоборот, легче.

— Я буду жить у неё.

— Вы молодчина! Капитан Ферз опасен?

— Пока неизвестно.

Халлорсен сунул руку в задний карман и вытащил миниатюрный пистолет:

— Положите в сумочку. Меньшего калибра не бывает. Я купил его на то время, пока я здесь, убедившись, что в вашей стране люди ходят без ружей.

Динни рассмеялась.

— Благодарю вас, профессор, но он обязательно выстрелит там, где не нужно. И потом, если бы мне даже угрожала опасность, воспользоваться им было бы нечестно.

— Вы правы. Мне это не пришло в голову, а вы правы. Человек, поражённый таким недугом, заслуживает бережного обращения. Но мне очень неприятно знать, что вы можете подвергнуться опасности.

Вспомнив наставления Флёр, Динни отважно спросила:

— Почему?

— Потому что вы мне дороги.

— Страшно мило с вашей стороны. Но вам не следует забывать, что я не товар на брачном рынке.

— Каждая женщина — такой товар, пока не вышла замуж.

— Кое-кто полагает, что лишь тогда она им и становится.

— Видите ли, мне лично адюльтер не нужен, — серьёзно сказал Халлорсен. — И в вопросах пола, и во всём остальном я люблю, чтобы сделка была честной.

— Надеюсь, что вам удастся заключить её.

Он выпрямился:

— Я хочу заключить её с вами. Имею честь просить вас стать миссис Халлорсен, и, пожалуйста, не говорите сразу «нет».

— Я должна это сказать, раз вы хотите честной сделки, профессор.

Она увидела, как боль затуманила голубые глаза американца, и ощутила жалость. Он приблизился и показался ей таким огромным, что девушка вздрогнула.

— Дело в моей национальности?

— Не знаю, в чём.

— Или в неприязни, которую вы питали ко мне из-за брата?

— Не знаю.

— Могу я надеяться?

— Нет. Я польщена и признательна вам, но — нет.

— Простите, здесь замешан другой мужчина?

Динни покачала головой.

— Я думаю, что слишком мало сделал для вас, — сказал он. — Я должен вас заслужить.

— Я недостойна служения. Просто у меня нет к вам чувства.

— У меня чистые руки и чистое сердце.

— Я уверена в этом. Я восхищаюсь вами, профессор, но никогда не полюблю вас.

Словно не полагаясь на себя, Халлорсен отошёл на прежнее расстояние и отдал ей глубокий поклон. Он был действительно великолепен — статный, исполненный простоты и достоинства. Наступило молчание. Затем он сказал: