Артур Шницлер - Тереза

Несколько дней спустя семья фабриканта выезжала на летний отдых за город и воспользовалась этим предлогом, чтобы отказаться от ее услуг. Тереза облегченно вздохнула. Прекрасный летний день, когда она поднималась по уже сто раз хоженой тропинке из Энцбаха к усадьбе Лейтнеров, показался ей доброй приметой грядущего примирения. Не только своему мальчику, но также супругам Лейтнер и даже Агнессе, которую она все меньше выносила, она привезла маленькие подарки. Этим летом она собиралась всерьез заняться воспитанием сына, однако на каждом шагу чувствовала, как трудно противопоставить свою собственную натуру и собственную волю влиянию совершенно другого, типично крестьянского окружения. С ужасом она подмечала, что Франц перенял не только выговор, но и некоторые жесты, которые иногда весьма комично копировали грубоватые манеры господина Лейтнера. Тереза попыталась в первую очередь отучить сына от самых дурных простонародных выражений и жестов и выяснить наконец, каковы же его успехи в школьных дисциплинах. Он пока еще только осваивал чтение, письмо и азы арифметики. Мальчик довольно быстро все схватывал, однако в школу ходил без всякого удовольствия. Ей очень хотелось научить Франца любить природу, поэтому она обращала его внимание на красоту пейзажа, на ароматы лугов и лесов, на полет бабочек. Но вскоре ей пришлось убедиться, что он еще не дорос или вообще не создан для того, чтобы все это чувствовать. Конечно, то, что саму Терезу ежедневно наполняло новым восторгом, для него почти с первых дней жизни было делом обычным и потому никак не могло означать какую-то особенную красоту или радость. На этот раз Терезе как никогда раньше бросилось в глаза, насколько изолированно и замкнуто, сосредоточенно только на самих себе и ближайшем окружении, влачило свое существование семейство Лейтнер, равно как и другие семьи в этой местности. Все достаточно часто виделись друг с другом в поле, трактире, в церкви, но настоящего общения семей или отдельных людей между собой, в сущности, не было. Разговоры вращались почти всегда вокруг одной и той же темы, и нередко случалось, что Тереза выслушивала одну и ту же незначительную новость от разных людей, но рассказанную почти теми же словами. Сама она уже давно перестала представлять интерес для жителей Энцбаха. Все знали, что она — мать Франца и работает кем-то в Вене. Тереза держалась приветливо с каждым жителем деревни, вступала в беседы и только потом заметила, что и она приобрела привычку рассказывать какую-нибудь совершенно незначительную историю дюжину раз и всегда теми же словами.

Чтобы скрасить себе скуку, которая за два месяца пребывания в Энцбахе одолевала ее намного чаще, чем ей хотелось себе признаться, она писала гораздо больше писем, чем все последние годы. С некоторыми приятельницами по работе она обменивалась коротенькими весточками, некоторым своим прежним воспитанникам напоминала о себе традиционными приветами в праздничных открытках. Самыми подробными были ее письма к матери, которой она до сегодняшнего дня все еще ничего не сообщила о существовании внука и которой, как и большинству прочих, продолжала морочить голову, утверждая, что она отдыхает в деревне у подруги и проведет здесь несколько недель. Тереза была убеждена, что мать о чем-то догадывается или даже что-то знает. Единственный человек, кому она вообще не хотела говорить о своем ребенке, был ее брат, с которым как раз в последний год после случайной встречи на улице завязались новые, довольно прохладные отношения, так что однажды он ее даже навестил в доме фабриканта, где она тогда еще работала.

Министерскому советнику Тереза тоже послала несколько писем в самом начале ее пребывания в Энцбахе. Его ответы, короткие и формальные, до смешного не соответствовавшие страстным обращениям и пышным словам прощания, вызвали у Терезы отвращение. Она повременила с ответом и решила сперва подождать, напишет он еще раз или нет. Больше она ничего о нем не слышала и была в общем этому только рада.

В сентябре Тереза поступила на работу в должности своего рода компаньонки шестнадцатилетней бледной, неказистой и глуповатой девушки, единственной дочери овдовевшего и уже много лет назад потерявшего зрение крупного в прошлом коммерсанта, с которым жили также два его взрослых сына — юрист и инженер. Жили они на тихой окраинной улочке на втором этаже довольно старого, мрачноватого, но содержащегося в большом порядке здания, которого не коснулись такие блага цивилизации, как, например, электрическое освещение. Коммерсант, пятидесятилетний бородач с сильной проседью, мужчина довольно видный, лично принял Терезу, заметив, что ее голос, ее преданный, как он выразился, голос приятно задел его душу. Поскольку у его дочери не было никаких способностей к ведению домашнего хозяйства, на Терезу в первую очередь возложили заботу о доме, и она обрадовалась, обнаружив, что неплохо справляется и с этим делом. Жизнь здесь проходила гораздо веселее и живее, чем ожидала Тереза. К молодым господам заходили коллеги, дочь Берту навещали родственники и подруги, а стареющему слепому хозяину, очевидно, было приятно собирать вокруг себя молодых, живых, иногда даже довольно шумливых людей и участвовать в их развлечениях. Тереза чувствовала себя здесь совершенно на равных, а вскоре даже как член семьи. Одна из кузин, бойкая и сообразительная девушка, доверилась Терезе, поделившись с ней, что питает серьезное чувство к старшему кузену, юристу. Но Терезе представлялось, что девушке нравится другой кузен или еще один молодой блондин в мундире вольноопределяющегося, часто бывавший в их доме, по крайней мере, так же сильно, как якобы горячо любимый кузен. Тереза почувствовала ревнивое волнение, признаться в котором ей не хотелось, тем более что она поклялась никогда больше не ввязываться в бесперспективные интрижки. Она наконец-то устала мотаться по белу свету и теперь жаждала покоя, своего дома, собственного домашнего хозяйства. Почему бы всему этому не достаться и ей, раз другие женщины, находившиеся в таком же положении, как она, и с меньшими внешними и внутренними достоинствами достигали этого без особенных усилий? Совсем недавно одна из ее товарок по профессии, неказистое, почти отцветшее существо, вышла замуж за преуспевающего бухгалтера. Другая, к тому же еще и пользующаяся дурной славой, вступила в брак с состоятельным вдовцом, в доме которого работала воспитательницей. Почему бы судьбе и ей не улыбнуться тоже? Ее мальчик не может и не должен быть препятствием. В конце концов, разве нельзя предположить, что она была некогда замужем, а потом развелась или овдовела? Хотя господин Трюбнер отнюдь не первой молодости и, кроме того, слеп, все равно он был статным мужчиной, которого при желании можно было бы назвать даже красивым, и легко заметить, что ее близость доставляет ему удовольствие. Он очень любил, чтобы она читала ему вслух, большей частью из философских трудов, что поначалу навевало на нее скуку, пока он, вежливо перебивая ее частыми вопросами, не начал давать ей всяческие пояснения и даже делать что-то вроде докладов, полагая, что этим пробудит в ней понимание и интерес к очень далекому от нее миру идей. Иногда он пытался — очень ненавязчиво — расспросить Терезу о ее прошлом. Она рассказывала довольно правдиво о своем детстве, о родителях, о жизни в Зальцбурге и о некотором опыте, которого набралась, работая воспитательницей. О своих сердечных делах говорила лишь намеками, давая понять, что пережила много тяжелого и что несколько лет назад однажды «была почти повенчана». Господин Трюбнер не стал выспрашивать дальше, но однажды вечером, прервав чтение философской книжки, в своей мягко-серьезной манере осведомился у Терезы, как поживает ее ребенок, и объяснил покрасневшей до корней волос Терезе, которая замешкалась с ответом, что он уже давно по звучанию ее голоса определил, что она — мать, а поскольку она промолчала, то он задержал ее руку в своей и не стал углубляться в эту тему.