Артур Шницлер - Тереза

Однажды вечером, возвращаясь домой из магазина, Тереза столкнулась на слабо освещенной лестнице с тем самым блондином. Как бы в шутку он не посторонился, она улыбнулась, и в следующую секунду он страстно обнял ее, прижал к себе и отпустил, лишь когда услышал, что наверху открылась дверь. Тереза стремглав бросилась вверх по лестнице, не обернувшись и в то же время поняв, что отныне она полностью в его власти. Она чувствовала, что было бессмысленно сопротивляться ему хотя бы для видимости, и, прежде чем при следующей встрече согласиться на тайное свидание, она поставила условие дать честное слово, что он ни при каких обстоятельствах не предаст их отношения огласке. Он согласился и держал слово, а ей доставляло особое удовольствие, сидя напротив своего молодого любовника — к примеру, за ужином в доме Трюбнеров, — что он, с сияющими после только что пережитых часов любви глазами, обращался к ней вежливо и почтительно. Впрочем, с другими молодыми девушками он держался не менее любезно и галантно, чем с Терезой, дарил всем им цветы и коробки конфет, а когда во время весеннего карнавала их небольшая компания вдруг захотела потанцевать, именно он и сел за рояль.

Но если ни одна живая душа, судя по всему, ничуть не подозревала об отношениях между ним и Терезой, то слепой коммерсант, более проницательный, чем иные зрячие, очевидно, что-то заметил и в своей мягкой, слегка елейной манере предостерег Терезу от разочарований и опасностей, которые подстерегают в первую очередь юные существа в ее ситуации. Хотя Тереза прекрасно понимала, что в его словах содержалась не только забота о ее добродетели, они тем не менее возымели действие, и Тереза невольно изменила свое отношение к Фердинанду. Она больше не была тем радостно-беззаботным существом, которое он привык держать в своих объятиях, она высказывала ему свои тревоги, чего до сих пор не делала, дабы не испортить прекрасные часы их свиданий. И после новой беседы с господином Трюбнером, опять говорившим в довольно обтекаемых выражениях о легкомыслии молодых людей и о моральных обязательствах одиноких женщин, Тереза, словно находясь под воздействием каких-то чар, написала Фердинанду прощальное письмо. Хотя спустя три дня они вновь свиделись и все было по-старому, оба уже знали, что конец близок.

Однажды, в начале весны, отправившись за покупками, она повстречала Альфреда; в последний раз она видела его восемь лет назад из коляски, когда ехала на вокзал с новорожденным ребенком и фрау Неблинг. Он встал как вкопанный, не меньше обрадовавшись встрече, чем она сама. Они болтали без умолку и уже через несколько минут не могли поверить, что в самом деле не виделись и не говорили друг с другом так много лет. Альфред почти не изменился. Сохранилась и присущая ему легкая стеснительность, однако теперь она производила впечатление не беспомощности, а сдержанности. Тереза рассказала ему все, что хотела рассказать, но утаила то, о чем спрашивали, правда, не его губы, а лишь глаза, и отнюдь не казалась себе неискренней. Что она после любовной интрижки с Максом пережила еще много всякого, он мог уж как-нибудь и сам сообразить. Ведь и он за прошедшие годы стал мужчиной. Вновь в ее душе зародилось странное ощущение, будто стоящий перед ней Альфред и есть отец ее ребенка, и на лице ее появилась загадочная улыбка, которая вызвала недоуменный взгляд Альфреда.

Он рассказал ей о своих родных: обе сестры вышли замуж, матушка прихварывает, сам он этим летом должен получить звание доктора, правда с небольшим опозданием: не занимался науками так прилежно, как другие его коллеги, как, например, ее брат Карл, который уже стал ассистентом палатного врача в больнице и наверняка сделает большую карьеру. Во всяком случае, добавил он, как политик. Знает ли Тереза, что Карл в ближайшее время собирается сменить фамилию Фабиани на Фабер, более подходящую человеку с истинно германским мировоззрением, чем прежняя, с явно романским звучанием, которая, кстати, позднее могла бы повредить ему. Тереза невидящими глазами смотрела перед собой.

— Я с ним почти не вижусь, — сказала она как бы между прочим. Потом попросила Альфреда написать ей, как только станет доктором.

— А раньше разве нельзя? — спросил Альфред. Она с улыбкой взглянула ему в лицо, протянула руку на прощанье и, пока шла домой, все время улыбалась.

Господин Трюбнер вскоре попросил читать ему вслух не только философские книги. Появились и вещи полегче, что поначалу внесло столь желанное ей разнообразие, но иногда она натыкалась на такие места, через которые могла перемахнуть, лишь смущаясь и запинаясь на каждом слове. Однажды, читая какую-то главу переводного французского томика воспоминаний, она вообще умолкла, потому что потеряла голос — не только из-за легкого стыда, но также из-за внезапного волнения. Господин Трюбнер взял ее руку и поднес к губам. Потом, поскольку Тереза, испуганная и потрясенная, не выразила недовольства, он осмелел до того, что она наконец вынуждена была осипшим голосом попросить его оставить ее в покое. Она еще некоторое время посидела возле него молча, потом, неразборчиво пробормотав слова извинения, вышла из комнаты. На следующий день он попросил у нее прощения в своей елейной манере, на этот раз особенно болезненно задевшей ее. Спустя несколько дней он повторил свою попытку. Она вырвалась и под предлогом, что ей необходимо поехать к заболевшей матери, через несколько дней покинула этот дом.

С отличнейшей рекомендацией, которую ей дали, Тереза получила свободу выбора. И остановила его на семействе Ротман, где обе дочери, тринадцати и десяти лет, уже при первом знакомстве понравились ей своим открытым и живым нравом. Мать, пианистка и, как выяснилось при первой же беседе с ней, часто выезжавшая с концертами, встретила Терезу с преувеличенной любезностью, однако ее беспокойный и неуравновешенный характер пришелся Терезе не особенно по вкусу. Об отце, серьезном, немного меланхоличном и выглядевшем необычайно моложаво господине, Тереза поначалу не могла составить никакого мнения. В первые дни у нее сложилось впечатление, что в доме он желанный гость, с которым все обращаются предупредительно, но отнюдь не его хозяин. Однако все изменилось в мгновение ока, как только госпожа Ротман уехала в концертное турне. Атмосфера в доме стала свободнее, непринужденнее, обе девочки точно сбросили с себя какой-то груз, меланхолию их отца как рукой сняло, и даже слуги с большей охотой стали подчиняться новой гувернантке, чем раньше хозяйке дома. Об ее отсутствии почти не говорили. Писем от нее не приходило, только коротенькие открытки с приветами из разных германских городов, где она давала концерты. Тереза стала более деятельной и удовлетворенной своей работой, чем когда-либо прежде, — как в качестве экономки, так и в качестве воспитательницы девочек, чьи необычайные способности превращали занятия в истинное удовольствие.