Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 80

О третьем, о ваших мыслях в дневнике, о писаниях сестры Добролюбова и о его книге, 1которую не знаю, очень, очень желал бы прочесть, разумеется, высказал бы свое искреннее суждение и почти наверное получил бы от общения с этим большую поддержку и радость. Укажите мне, где достать книгу Александра. А свои дневники и М. Добролюбовой пришлите, если можно. Между нами не может быть разногласия в том, что одно существенно, а что это существенное лучше не называть, вы знаете это так же, как и я. Еще раз спасибо за письмо.

Братски целую вас.

Л. Толстой.

Печатается по машинописной копии. Сверено с дубликатом подлинника и с черновиком-автографом. Впервые опубликовано в «Летописях», 12, М. 1948, стр. 88—89.

Письмо Л. Д. Семенова в архиве не сохранилось. Вероятно, оно было уничтожено согласно желанию самого Семенова (см. прим. к письму № 232). В дневнике Д. П. Маковицкого записано 19 ноября 1909 г.: «Из полученных сегодня писем особое внимание Льва Николаевича обратило на себя письмо Леонида Семенова о том, в чем он не согласен со Львом Николаевичем». Об этом же письме есть запись в Дневнике 19 ноября (т. 57, стр. 174).

1Вероятно, Л. Д. Семенов писал о произведении А. М. Добролюбова «Из книги невидимой» (1905).

1909 г. Ноября 20. Я. П.

20 ноября 09 г. Ясная Поляна.

Получил вчера ваше письмо, а нынче вашу книгу, и прочел и то и другое с большим удовольствием.

Книга ваша мне понравилась своей смелостью мысли и ее выражения. Для того чтобы высказывать горькие истины «образованным», нужно в наше время гораздо больше смелости, чем для того, чтобы высказывать их правительству. В особенности же понравилось мне в вашей книге то великое значение и та великая будущность, которые вы видите в настоящем деревенском крестьянстве.

Помогай вам бог продолжать ту жизнь, которую вы ведете, отдавая большую долю сил на деревенский земельный труд, а досуг на писание, к которому вы очень способны.

Сколько вам лет, женаты ли вы?

Любящий вас брат Лев Толстой.

Перепечатывается из газеты «Биржевые ведомости» 1909, № 11472 от 17 декабря, где впервые опубликовано. Сверено с дубликатом подлинника и с черновиком-автографом. Подлинник утерян адресатом.

Пимен Иванович Карпов (р. 1887) — писатель, крестьянин Курской губернии. Первая его книга: «Говор зорь». Страницы о народе и интеллигенции, СПб. [1909]. Первый сборник стихов вышел в 1911 году.

При письме от 16 ноября 1909 г. (почт. шт.) Карпов прислал свою книгу «Говор зорь». Он писал Толстому: «Не осудите меня, дорогой учитель жизни, и примите от простого крестьянина книжку о народе, которая, быть может, жалка и несовершенна, но которая написана не чернилами, а кровью, и которую я от чистого сердца приношу на Ваш суд».

На конверте Толстой написал первый вариант ответа: «Получил нынче вашу книгу и прочел ее. Совершенно согласен с выраженными в ней мыслями, в особенности относительно значения и будущности деревенского крестьянского народа».

О книге Карпова Толстой сказал 2 декабря: «У него блестящая манера писания, обвинения интеллигенции с точки зрения крестьянина» (дневник Д. П. Маковицкого). О нем же Толстой говорил с В. Г. Малахиевой-Мирович. «Наверное не читали, — сказал он с негодованием. — Сологубов у нас в Москве читают и Джемсов, а это кому же нужно? Какой-то Пимен Карпов! А вот у него именно и поучиться бы, как писать и что писать».

1909 г. Ноября 20. Я. П.

20 ноября 09 г. Ясная Поляна.

Получив ваше письмо с такими, до дикости, странными для меня мыслями, я решил сначала не отвечать вам, потом подумал, что вы молодой человек, воспитанный, вероятно, в каком-нибудь кадетском корпусе, живущий в темной, военной среде с утвердившимися и извращенными понятиями о вере и нравственности, и я счел своим долгом послать вам несколько книг, которые могли бы вам открыть совсем иной мир, чем тот, в котором вы жили и живете и из которого черпаете свои рассуждения о смертоубийстве. Книги эти я вам и посылаю, но, еще раз подумав о вашем письме, мне вас стало от всей души жалко и захотелось написать вам. Пожалуйста, не обижайтесь этим. Помните, что мне 81 год, а вы, должно быть, еще очень молоды. А главное то, что та жалость, которую я испытываю к вам, связана никак не с неуважением к вам, а, напротив, с искренней к вам, как к заблудшему брату, любовью.

Те обычные рассуждения, которыми вы в своем письме хотите доказать необходимость и законность смертной казни, могут повторяться только среди людей, не думающих своим умом и слепо верующих всему тому, что им выдается за истину. Рассуждения эти не имеют ни религиозного, ни нравственного, ни логического, ни практического смысла. И потому для всякого свободного от обмана и суеверия человека не могут иметь никакого значения.

То, что смертная казнь есть для людей, признающих законом бога ветхий и новый завет, прямое и самое грубое нарушение своей веры так ясно, что про это не стоит и говорить. Бог сказал мне: не убий, а я говорю: он ошибся, есть случаи, когда можно убивать. В этом религиозное противоречие.

С нравственной стороны все точно так же знают и по учению всех мудрецов мира и по врожденному в каждом ребенке чувству, что убийство одного человека другим есть самое ужасное преступление, противное самым первым требованиям нравственности. Это с нравственной точки зрения.

С логической стороны рассуждения о том, что для предполагаемого блага многих можно сделать величайшее зло одному, т. е. убить его, еще более несостоятельны. Во-первых, человек не есть во всякое время своей жизни нечто определенное: добрый, злой, разбойник и т. п. Человек постоянно видоизменяется, и человек нынче злой, завтра может быть хорошим. Исправление людей, движение их к улучшению совершается непрерывно, и потому, убивая человека, мы, наверное, лишаем его возможности совершенствования. Это одно. Другое и самое обычное рассуждение, что мы можем решать вопрос о том, что для блага многих нужно убить такого-то и такого-то человека, поразительно явно и нелогично и неразумно уже по одному тому, что если одни люди, собрание людей, суды и всякие правительственные власти могут решать вопрос, какой человек должен быть убит для блага многих, то точно так же могут решать это и всякие другие собрания людей, как это происходит среди революционеров, когда они приговаривают к смерти правительственные лица.

Короли во Франции приговаривали и казнили революционен ров, революционеры приговорили и казнили короля 1и его сторонников. Наполеон приговаривал и казнил и тех и других. Рассуждение это могло бы иметь смысл только тогда, когда у людей были бы несомненные признаки того, что смерть такого человека или таких людей, наверное, обеспечит благо всех людей, но признака такого нет и не может быть. Самая же большая нелепость рассуждения о пользе и необходимости убийства одних для блага многих видна в непрактичности таких убийств, называемых казнями. Убивают для успокоения общества. Но, во-первых, у каждого убитого есть своя семья, или друзья, или единомышленники, и для этих людей убийства их семьянина, сына, брата, друга, единомышленника не только не успокаивает, но раздражает, озлобляет. Это одно. Другое то, что убийство, совершаемое правительственными людьми, считаемыми высшими, такими, которых предполагается уважать и с которых брать пример поступков, возбуждая к этим людям страх, уничтожает к ним уважение. Если уже такие люди, обеспеченные, свободные, считают, что есть случаи, когда можно убивать людей, то нам-то и бог велел, — говорит или хотя смутно чувствует всякий человек, побуждаемый к убийству своими страстями.