Мигель Сервантес Сааведра - Дон Кихот

Сказав это, Санчо повернул своего серого и погнал его во всю прыть, а Дон Кихот, не слезая с Росинанта, оперся на свое копье и погрузился в грустные размышления. А Санчо, выехав из рощи, оглянулся во все стороны и, убедившись, что Дон Кихота больше не видно, спрыгнул с седла. Затем он уселся у подножия тенистого дерева и принялся рассуждать сам с собой:

— Ну, теперь скажи-ка мне, братец Санчо, куда ваша милость едет? Уж не собираешься ли ты искать осла, которого потерял? — Нет, конечно. — Так что же ты ищешь? — Я еду на поиски принцессы столь прекрасной, что, по словам моего господина, она подобна солнцу и всем небесным светилам, вместе взятым. — И где же ты думаешь ее найти, Санчо? — Где? В великом городе Тобосо. — Ну, ладно, а кто поручил тебе ее искать? — Знаменитый рыцарь Дон Кихот Ламанчский, который восстанавливает справедливость, кормит жаждущих и поит голодных. — Все это отлично. А знаешь ли ты, Санчо, где ее дом? — Мой господин говорит, что живет она в королевском дворце, в пышном замке. А замок этот стоит в Тобосо. — Ну, а если жители Тобосо, узнав, что ты ищешь неведомый дворец и неведомых принцесс, сокрушат тебе ребра и не оставят во всем твоем теле ни одной целой косточки? И как ты думаешь, не будут ли они правы, отделав тебя под орех? — Без сомнения, будут вполне правы. Конечно, они должны принять во внимание, что я всего-навсего посланец:

— Однако не очень-то полагайся на это, Санчо, ибо ламанчцы столь же раздражительны, сколь и честны, и терпеть не могут, когда над ними смеются. Видит бог, если они тебя выведут на чистую воду, тебе несдобровать. — Чур меня, чур! Греми, греми, гром, да не над моим домиком! И что это меня дернуло ради чужого удовольствия искать у кота пятой ноги? Уж сам дьявол, не иначе, как дьявол, впутал меня в эту историю!

Долго беседовал сам с собою Санчо, пока не принял следующего благоразумного решения:

— Ну, ладно, — сказал он сам себе, — все на свете можно исправить, кроме смерти, под ярмом которой всем нам придется пройти в конце нашей жизни. Все говорит о том, что мой господин сумасшедший, которого следует связать, да и я ни в чем ему не уступаю. Я еще безумнее его, так как по доброй воле служу ему, а ведь правду говорят пословицы: скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу тебе, кто ты, и не в том суть, от кого ты родился, а с кем ты пасешься. Итак, он сумасшедший и постоянно видит то, чего на самом деле нет: белое считает черным и черное белым, — стоит только вспомнить, как принимал он ветряные мельницы за великанов, поповских мулов — за верблюдов, а стада баранов — за неприятельские войска. А если так, то нетрудно будет его уверить, что первая крестьянка, которая попадется мне на глаза, и есть сеньора Дульсинея. Если он не поверит, я поклянусь; если он сам станет клясться, я снова поклянусь; он станет возражать, а я еще тверже буду стоять на своем. Быть может, он рассердится на мое упорство и не станет больше посылать меня с такими поручениями. А вернее всего, он подумает, что какой-нибудь злой волшебник превратил его красавицу в крестьянку.

Эти размышления успокоили душу Санчо, и он решил, что дело его уже сделано. Он просидел под деревом до вечера, чтобы Дон Кихот не сомневался, что он действительно был в Тобосо. А как раз в ту минуту, когда он уже собирался сесть на серого, он увидел трех крестьянок, ехавших из Тобосо на ослах или на ослицах. Санчо тотчас же поспешил к своему господину, который продолжал вздыхать и разливаться в любовных жалобах. Завидев своего оруженосца, Дон Кихот сказал:

— Ну что, друг мой Санчо, каким камушком отметить мне этот день — белым или черным?.

— Да уж лучше, — ответил Санчо, — отметьте его, ваша милость, красным, подобно тому, как студенты в Саламанке отмечают красными буквами прославившихся профессоров…

— Значит, — сказал Дон Кихот, — ты принес хорошие вести!

— Самые лучшие! — ответил Санчо. — Вашей милости остается только пришпорить Росинанта и поспешить навстречу сеньоре Дульсинее Тобосской, которая с двумя прислужницами едет на свидание с вашей милостью.

— Боже милосердный! — воскликнул Дон Кихот. — Что говоришь ты, друг Санчо? Смотри, не обманывай меня и не пытайся ложной радостью облегчить мою неподдельную печаль.

— Да какой мне прок обманывать вашу милость? — возразил Санчо. — Ведь вы тут же можете проверить, лгу ли я. Пришпорьте коня да поезжайте за мной. Вы увидите нашу госпожу принцессу в убранстве, достойном ее величия. И она и ее прислужницы так и горят золотом, жемчужными нитями, алмазами, рубинами и парчовыми тканями; волосы их распущены по плечам и сияют, как лучи солнца. А едут они на белых разноходцах, лучше которых на свете не сыщешь.

— Ты хочешь сказать — на иноходцах, Санчо?

— Разница невелика — разноходцы или иноходцы, — возразил Санчо, — но на чем бы они ни ехали, а только более изящных дам еще не бывало на свете. Особенно прекрасна принцесса Дульсинея: от одного взгляда на нее можно с ума сойти.

— Поедем, друг Санчо, — ответил Дон Кихот. — В награду за эти нежданные добрые вести я отдам тебе лучший трофей, который захвачу в первом же приключении. А если этого тебе недостаточно, я жалую тебе жеребят, которые родятся от трех моих кобыл, — ты ведь знаешь, что они скоро должны ожеребиться.

— Мне больше нравятся жеребята, — сказал Санчо, — так как я не очень уверен, что трофеи, которые вы захватите в первом приключении, будут довольно хороши.

Они выехали из леса и увидели трех крестьянок. Дон Кихот тщательно оглядел всю тобосскую дорогу и, не заметив никого, кроме этих крестьянок, встревоженным голосом спросил у Санчо, твердо ли уверен его оруженосец в том, что Дульсинея со своими спутницами выехала из города.

— Выехала из города! — воскликнул тот. — О чем вы говорите, сеньор? Да что, у вашей милости глаза на затылке, что ли? Как же вы не видите, что это они и есть и что едут прямо нам навстречу, сияя, точно солнце в полдень?

— Я вижу только трех крестьянок верхом на трех ослах, Санчо, — ответил Дон Кихот.

— Господи, спаси нас от дьявольского наваждения! — сказал Санчо. — Как же это может быть, чтобы три иноходца, белые, словно только что выпавший снег, казались вашей милости ослами? Господи помилуй, да я готов себе бороду вырвать, коли это правда.

— Говорю тебе, друг Санчо, — возразил Дон Кихот, — что перед нами ослы или ослицы. Это так же верно, как то, что я Дон Кихот, а ты Санчо Панса.