Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Не думайте, чтобы я былъ пристрастенъ. Д ѣйствительно матушка была ангелъ. Впрочемъ, можетъ быть, я и пристрастенъ, но сколько бы я ни искалъ, я бы не могъ найдти недостатковъ въ характер ѣея и дурныхъ поступковъ въ жизни, исключая несчастной страсти ея къ отцу моему. На это, однако, я привыкъ смотр ѣть такъ, какъ на несчастіе, которое постигло все наше семейство, и въ которомъ я не могу обвинять своей матери. Вы тоже въ молодыхъ л ѣтахъ потеряли матушку, поэтому поймете это чувство страстной любви, обожанія и грустной привязанности къ памяти той, которой существованіе вы не ум ѣли обсуживать, а только чувствовали. Отецъ мой живъ, и ежели я его часто обвиняю, обсуживаю его д ѣла и не чувствую къ нему десятой доли того чувства, которое питаю къ памяти матушки, то это оттого, что я не могу не судить его. — Какъ не больно, не тяжело мн ѣбыло по одной срывать съ него въ моихъ понятіяхъ зав ѣсы, которые закрывали мн ѣего пороки, я не могъ не сд ѣлать этого. А какая можетъ быть любовь безъ уваженія? Ежели бы я не боялся обвиненія въ парадоксальности, я бы сказалъ, что великое зло, когда родители переживаютъ полное развитiе своихъ д ѣтей [6] по крайней м ѣр ѣпри теперешнемъ положеніи общества — это, хотя противуестественно, но справедливо. — Вы знаете отца моего, каковъ онъ теперь. Вс ѣговорятъ, что онъ пріятный старикъ, мн ѣже онъ непріятенъ, или потому что я его слишкомъ хорошо знаю, или потому, что я зналъ его еще св ѣжимъ и молодымъ мужчиной. — Большой статн[ый] ростъ, см ѣшная довольно походка, привычка дергаться, маленькія, с ѣренькія, всегда см ѣющіяся глазки, большой орлиной носъ, губы неправильныя, которыя, когда еще у него были зубы, какъ то неловко склабились, и недостатокъ въ произношеніи, пришепетываніе, кажется, ничего не могли им ѣть пріятнаго, но очень нравились. Со вс ѣмъ этимъ онъ въ свое время и былъ, что называли homme à bonnes fortunes. [56] [удачливый человек.] — Что онъ нравился женщинамъ, это еще можно объяснить страшнымъ сладострастіемъ этаго челов ѣка. — Страсть эта должно быть научила его тому, что́ нужно, чтобы нравиться имъ. Но главная черта его характера это то, что онъ нравился вс ѣмъ: старикамъ, людямъ должностнымъ, статскимъ, военнымъ, ученымъ и въ особенности т ѣмъ, кому хот ѣлъ нравиться. Онъ ум ѣлъ взять верхъ надъ т ѣмъ, надъ к ѣмъ хот ѣлъ. Не бывши никогда челов ѣкомъ большаго св ѣта, онъ водился съ людьми и высшаго круга и вс ѣхъ возможныхъ круговъ, ежели люди эти были ему нужны, и всегда такъ, что былъ уважаемъ. Онъ зналъ ту крайнюю м ѣру самонад ѣянности и ув ѣренности въ себ ѣ, которая возвышала его и не оскорбляла другихъ. — Онъ ум ѣлъ быть оригинальнымъ, но не до крайности; онъ употреблялъ оригинальность тогда, когда она нужна ему была, зам ѣняя св ѣтскость или богатство. Онъ ум ѣлъ всегда показывать одну выгодную сторону своей жизни. Былъ скроменъ тамъ, гд ѣнужна была ему скромность, надм ѣненъ тамъ, гд ѣнадм ѣнность была полезна. Ничто не могло заставить показать его свое удивленіе, въ какомъ бы онъ ни былъ неожиданномъ блестящемъ положеніи; казалось, что онъ для этаго и рожденъ былъ. Однимъ словомъ, онъ былъ то, что по французски называютъ «un homme [7] de tact», a по Русски практической челов ѣкъ. Но съ такими способностями къ практической жизни я не встр ѣчалъ ни въ одномъ челов ѣк ѣ, кром ѣотца. Во всемъ онъ былъ чрезвычайно изященъ и зналъ въ в ѣщахъ толкъ. До сихъ поръ не знаю, есть ли у него религія, и в ѣритъ ли онъ во что нибудь, такъ гибки его правила и взглядъ на в ѣщи. — Къ старости у него образовался изв ѣстный взглядъ на в ѣщи, но не на основаніи ни моральныхъ, ни религіозныхъ правилъ, но на основаніи т ѣхъ случаевъ, которые были счастіемъ въ его жизни. — Вы знаете, какъ онъ увлекательно говоритъ. Эта способность сод ѣйствуетъ гибкости его правилъ. Онъ ту же в ѣщь въ состояніи разсказать какъ милую и умную шутку и какъ низкую подлость. Вообще онъ челов ѣкъ страстный и любящій прекрасное, но не въ отвлеченномъ, а въ искуствахъ. — Главныя дв ѣстрасти его женщины и карты. [57] Зачеркнуто: Охота побочная страстишка. —

Какъ онъ ум ѣлъ объигрывать людей до посл ѣдней копейки и оставаться имъ пріятелемъ, я р ѣшительно не понимаю. Онъ какъ будто д ѣлалъ одолженіе людямъ, которыхъ обиралъ. Игралъ ли онъ чисто или н ѣтъ, я объ этомъ не стану божиться. Знаю только то, что никогда во все время его игры никто ему не см ѣлъ д ѣлать никакого зам ѣчанія. Онъ во всю свою жизнь выигралъ больше 1½ милліона. — Своимъ обращеніемъ онъ очень гордится въ душ ѣи въ провинціи д ѣйствительно можетъ прослыть и прослывалъ за челов ѣка высшаго круга. Я же терп ѣть не могу этотъ умъ клубный — см ѣсь офицерскаго, игорнаго, св ѣтскаго и трактирнаго. — Но впрочемъ, зач ѣмъ такъ подробно описывать его. Ежели вы прочтете до конца мои записки, то, хотя и знаете его, познакомитесь еще лучше съ его задушевной стороной. —

<���У меня прежде еще были набросаны н ѣкоторыя сцены изъ моей жизни и вс ѣзам ѣчательные случаи въ моей жизни, т. е., такія случаи, въ которыхъ мн ѣпередъ собою нужно было оправдаться. Вотъ изъ этихъ то отрывковъ и съ дополненіями собственно [8] для васъ написанными, и составились эти записки.>

12 Августа 1833. — Былъ хорошій день. — Иванъ Карловичъ разбудилъ насъ, какъ и обыкновенно, въ 7½ часовъ. — Д ѣтскій верхъ разд ѣлялся на дв ѣполовины площадкой, окруженной точеными, но некрашенными перильцами, на которыхъ лежали особыми кучками наши три курточки, панталончики и манишки; подъ каждой парой стояли у старшаго желанныя сапоги, у меньшаго презр ѣнныя башмачки. Съ одной стороны площадки была наша спальня и класная. — Класная была комнатка въ три маленькихъ окна, обв ѣшанная съ одной стороны старыми географическими картами, искусно подклеенными К[арломъ] И[ванычемъ], съ другой стороны были дв ѣполочки — одна наша, д ѣтская. На ней были всевозможныя учебныя книги въ переплетахъ и безъ, стоючи и лежа. Только [58] Зачеркнуто: исторія Карамзина. дв ѣ, не помню, какія то переплетенныя книги всегда чинно стояли с краю, а потомъ пойдутъ низенькія, большія, оборванные кусочки. Все туда же бывало нажмешь и всунешь, а то иначе не отпускались въ садъ, покуда не приведешь въ порядокъ Die Bibliothek. Другая полочка была занята в ѣщами, для употребленія самаго Карла Иваныча. Были на ней 8 книгъ его собственныхъ и приобр ѣтенныхъ по случаю, частью во время его жительства у насъ, частью еще у Спазиныхъ, отъ которыхъ онъ перешелъ къ намъ 8 л ѣтъ тому назадъ. Въ числ ѣкнигъ этихъ была Библія, которую онъ читалъ по воскресеньямъ. Географическій словарь, который онъ часто читалъ, и Анекдоты Фридриха Великаго, которые онъ р ѣдко выпускалъ изъ рукъ. На этой же полочк ѣстоялъ глобусъ, хлопушка для мухъ изъ сахарной бумаги собственнаго изд ѣлія, à bas jour изъ наклеенной картинки моднаго журнала и еще н ѣкоторые в ѣщи. На третьей ст ѣн ѣвис ѣли 2 линейки — одна изр ѣзанная для нашего употребленія, другая новинькая, собственная Карла Иваныча, которую онъ больше [9] употреблялъ не столько для линеванія, какъ для поощренія къ прилежанію. Рядомъ вис ѣла черная доска, на которой въ первомъ д ѣтств ѣнашемъ Карлъ Иванычъ отм ѣчалъ большими крестами невоздержаніе въ постел ѣ— за большой и кружк[ами] за маленькой, а въ то время, о которомъ я пишу, отм ѣчались очень дурныя поступки вообще крестами, а шалостей кружками. Подл ѣэтой доски дверь въ спальню, надъ которой Карлъ Иванычъ мелом писалъ обыкновенно свой календарь. Такимъ образомъ: