Хосе Рисаль - Не прикасайся ко мне

— Как ты думаешь, Исабель, сделать мне подношение кресту в Тунасане или кресту в Матаонге? — спрашивает шепотом опечаленный отец. — Крест в Тунасане растет, зато крест в Матаонге потеет. Какой из них, по-твоему, более чудотворный?

Тетушка Исабель задумывается, качает головой и бормочет:

— Расти… расти — чудо более великое, чем потеть: мы все потеем, но не все растем.

— Что верно, то верно, Исабель, но заметь, ведь потеет… потеет-то простое дерево, из которого делают ножки к скамейкам, а это немалое чудо… Ладно, самое лучшее — поднести дары обоим крестам, ни один из них не будет в обиде, и Мария-Клара быстрей поправится… Комнаты прибраны? Ты ведь знаешь, что с доктором к нам приедет незнакомый сеньор, дальний родственник отца Дамасо; надо, чтоб все было в порядке.

В другом конце столовой находятся обе кузины, Синанг и Виктория; они пришли посидеть с больной. Анденг помогает им вы вытирать серебряный чайный сервиз.

— Ты знакома с доктором Эспаданьей? — с любопытством спрашивает Викторию молочная сестра Марии-Клары.

— Нет! — отвечает та. — Знаю только, что берет он дорого, так говорит капитан Тьяго.

— Значит, умеет лечить! — говорит Анденг. — Тот лекарь, который распорол живот донье Марии, много взял; потому он и считается мудрецом.

— Глупая! — восклицает Синанг. — Не всякий, кому много платят, мудрец. Помнишь доктора Гевару? Он не сумел принять роды и оторвал голову младенцу, а вдовец все-таки выложил ему пятьдесят песо… Денежки брать мудрости у него хватает.

— А ты откуда про все знаешь? — спрашивает кузина, подтолкнув ее локтем.

— Как же мне не знать? Ведь муж покойной, дровосек, не только потерял жену, но и дома своего лишился, потому что алькальд, приятель доктора, заставил его заплатить… Как же мне не знать? Ведь мой отец одолжил бедняге деньги, чтоб он смог уехать в Санта-Крус… [147] Подобный случай в самом деле произошел в Каламбе. (Прим. автора.)

Перед домом остановился экипаж, и разговоры оборвались.

Капитан Тьяго в сопровождении тетушки Исабель спустился бегом по лестнице встретить гостей — доктора дона Тибурсио де Эспаданья, его супругу, докторшу донью Викторину де лос Рейес де Де Эспаданья и молодого испанца с симпатичным лицом и приятными манерами.

На докторше было шелковое платье, вышитое цветами, и шляпа с большим, изрядно помятым попугаем, который выглядывал из-под синих и красных лент; дорожная пыль, смешавшись с пудрой на ее щеках, оттеняла множество морщин. Так же, как и тогда, в Маниле, она вела под руку своего хромого мужа.

— Имею удовольствие представить вам нашего кузена дона Альфонсо-Линареса де Эспаданья! — сказала донья Викторина, указывая на юношу. — Он — приемный сын родственника нашего отца Дамасо, личный секретарь всех министров…

Юноша отвесил изящный поклон; капитан Тьяго едва не поцеловал ему руку.

Пока тащат наверх многочисленные сундуки и саквояжи, пока капитан Тьяго показывает гостям их апартаменты, расскажем кое-что об этой чете, с которой мы так бегло познакомились в первых главах.

За плечами доньи Викторины были все сорок пять августов, что, по ее арифметическим подсчетам, равняется тридцати двум апрелям. В молодости докторша была хороша собой, обладала роскошным телом, — как она выражалась, — но, упоенная созерцанием собственной красоты, она с большим презрением глядела на своих многочисленных поклонников-филиппиинцев, — ее устремления были направлены к мужчинам другой расы. Она никак не решалась отдать кому-нибудь свою маленькую белую руку, — вовсе не из-за недоверия, ибо не раз уже вверяла несравнимо более ценные сокровища авантюристам всякого рода, местным и иностранным.

За шесть месяцев до начала нашей истории исполнилась мечта всей ее жизни: донья Викторина вышла замуж, презрев лесть молодых обожателей и даже клятвы в вечной любви капитана Тьяго, которые он когда-то нашептывал ей на ухо или изливал в серенадах. Правда, мечта исполнилась довольно поздно, но донья Викторина, хотя и плохо говорила по-испански, была больше испанкой, чем сама Августина Сарагосская [148] Жительница Сарагосы, прославившаяся своими подвигами во время осады города войсками Наполеона в 1808–1809 гг. , и знала поговорку «лучше поздно, чем никогда», — она утешилась, повторив себе эти слова. «Нет полного счастья на земле» — была ее вторая, втайне любимая поговорка, ибо ни та, ни другая никогда не слетали с ее губ в присутствии других людей.

Донья Викторина провела первую, вторую, третью и четвертую молодость, расставляя сети, чтобы выловить в море людском предмет своих вожделений, но в конце концов должна была удовлетвориться тем, что уготовила ей судьба. Если бы бедняжке минуло не тридцать два апреля, а, скажем, тридцать один — весьма существенная разница для ее исчислений, — она вернула бы судьбе предлагаемый дар, чтобы дождаться другого, более соответствующего ее вкусам. Но так как человек предполагает, а необходимость располагает, и муж был ей уже просто необходим, — ей пришлось удовольствоваться неким беднягой, которого вышвырнула Эстремадура и который после шести или семи лет странствий по свету — современный Улисс — нашел наконец на острове Лусон гостеприимство, деньги и увядшую Калипсо [149] Эстремадура — одна из провинций Испании. — Улисс, или Одиссей, — персонаж древнегреческих сказаний, мифический царь острова Итаки. О возвращении Улисса на родину после Троянской войны рассказывает знаменитая поэма Гомера «Одиссея». Прежде чем добраться до родины, Улиссу пришлось долго скитаться по свету. Во время своих странствий он попал на мифический остров Огилия, где обитала нимфа Калипсо. Семь лет она тщетно добивалась любви Улисса. Наконец боги сжалились и послали ей хромоногого Гермеса, бога, покровительствующего торговле и разбойникам. , свою искомую половинку апельсина… Ох, и горькой же оказалась эта половинка! Несчастного звали Тибурсио Эспаданья, и хотя ему стукнуло тридцать пять лет и на вид он казался уже стариком, он был все-таки моложе доньи Викторины которой было только тридцать два. Почему это так — понять легко, но высказывать вслух опасно.

Тибурсио Эспаданью отправили на Филиппины чиновником таможенной охраны, но ему не повезло: во-первых на море его сильно укачало, во-вторых, во время путешествия он сломал ногу, а кроме того, через две недели после приезда он получил отставку, приказ о которой прибыл с кораблем «Спасительница», когда он уже сидел без гроша в кармане.

Напуганный перспективой еще раз вкусить прелести моря, он не захотел возвращаться в Испанию, не попытав тут счастья, и решил заняться каким-нибудь делом. Испанская гордость не позволяла ему браться за физическую работу: бедняга с удовольствием бы трудился, чтобы вести честную жизнь, но это подорвало бы престиж испанцев, хотя, сказать по правде, престиж не спасал его от нужды.