Хосе Ортега-и-Гассет - Анатомия рассеянной души. Древо познания

Верхняя граница романа — трагедия; оттуда спускается муза, следуя за трагическим в его падении. Трагическая линия неизбежна, она должна сформировать определенный слой романа, пусть даже он и окажется тончайшим ограничительным контуром. Поэтому я считаю удобным придерживаться термина, найденного Фернандо де Рохасом для своей «Селестины»: трагикомедия [244] Фернандо де Рохасом для своей «Селестины»: трагикомедия Имеется в виду трагикомедия Фернандо де Рохаса (ум. 1541), вышедшая анонимно в 1499 году под названием «Трагикомедия о Калисто и Мелибее». . Роман — это трагикомедия. Возможно, в самой «Селестине» — кризис роста этого жанра, уже в «Дон Кихоте» достигшего полной зрелости.

Ясно, что трагическая линия может разрастись до такой степени, что займет в романе столько же места, сколько и комическая материя. Тогда трагедия охватывает все классы и переходные слои общества.

В романе как синтезе трагедии и комедии реализуется необычное предложение, которое без всякого комментария однажды промелькнуло в диалогах Платона [245] однажды промелькнуло в диалогах Платона См. Платон. Пир. 223 c-d // Соч. в 4 т. М., 1993. — Т. 2. — С. 134. Ср. у Э. Кассирера: «В конце „Пира“ Платон описывает Сократа, увлеченного беседой с Агафоном — трагическим поэтом, и Аристофаном — комедиографом. Сократ заставляет признать обоих, что подлинный трагический поэт — также и поэт комический, и наоборот. Комментарий к этому отрывку дан в „Филебе“. В комедии так же, как и в трагедии, утверждает Платон в этом диалоге, мы всегда испытываем смешанное чувство удовольствия и страдания. В этом поэт следует правилам самой природы, поскольку изображает „всю вообще трагедию и комедию жизни“ (Платон. Филеб. 48 сл. // Соч. в 4 т. М., 1994. — Т. 3. — С. 54). В каждом великом поэтическом творении — в шекспировских пьесах, в „Комедии“ Данте, „Фаусте“ Гёте — действительно представлена целая гамма человеческих эмоций». (Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры. Пер. с англ. и комментарии Ю. А. Муравьева // Эрнст Кассирер. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998. — С. 616–617. Из отношения Кассирера к тому же месту у Платона, на которое ссылается и Ортега хорошо видна разница подходов. Гуманитарная онтология Ортеги филологична, то есть жанрова, в то время как онтология неокантианцев вообще, и Кассирера в частности, общесемиотична. . Дело было после позднего ужина, затянувшегося до рассвета. Сотрапезники, измученные соком Диониса [246] измученные соком Диониса т. е. опьяненные вином: виноградная лоза — растительная ипостась этого божества. , повалились спать в полном беспорядке. Аристодем лениво приоткрыл глаза, «когда запели первые петухи»; ему показалось, что только Сократ, Агатон и Аристофан [247] Аристодем лениво приоткрыл глаза, «когда запели первые петухи»; ему показалось, что только Сократ, Агатон и Аристофан… Аристодем — один из героев диалога «Пир»; Агатон (447–405), древнегреческий драматург. продолжали бодрствовать. Они, как он слышал, были захвачены трудным спором, в котором Сократ доказывал молодому автору трагедий Агатону и комедиографу Аристофану, что у трагедии и комедии должно быть не два разных автора, а один и тот же.

Это место не получило достаточного объяснения, но, читая его, я всегда подозреваю, что Платон, душа исполненная предзнаменований, заложил здесь семя романа. Думается, что, продолжая движение, направление которого в бледной ясности рассвета задал Сократ с высоты платоновского «Пира» [248] платоновского «Пира» Диалог «Пир» в переводе С. К. Апта см.: Платон. Собр. соч. в 4 т. М., 1993.-Т. 2. — С. 81–134. , мы обязательно натолкнемся на Дон Кихота, героя и умалишенного.

19. Флобер, Сервантес, Дарвин

Непродуктивность того направления в испанской ментальности, которое принято называть патриотизмом, проявляется, в частности, в том, что по-настоящему большие свершения испанцев как раз и не были достаточно изучены. Восторг расходуется на бесплодные восхваления того, что похвалы не заслуживает, а там, где нужно бы в полной мере проявить энтузиазм, его и не хватает.

Недостает, например, книги, где было бы продемонстрировано в деталях, что каждый роман несет в себе, как тайный водяной знак, «Дон Кихота», точно так же, как каждая эпическая поэма включает в себя, как плод косточку, «Илиаду».

Флобер не постеснялся заявить это: «Je retrouve, — говорит он, — toutes mes origines dans le livre que je savais par coeur avant de savoir lire, don Quichotte [249] «Je retrouve, … mes origines dans le livre que je savais par coeur avant de savoir lire, Don Quichotte». (фр.) Я снова и снова нахожу все свои истоки в книге, которую выучил наизусть еще до того, как научился читать, в «Дон Кихоте». » [250] Correspondance, II, 16 (прим. Ортеги, по нашим данным не 16, а 116). Мадам Бовари — это Дон Кихот в юбке с минимумом трагедии в душе. Она — читательница романтических новел и представительница буржуазных идеалов, распыляемых над Европой в течение полувека. Жалкие идеалы! Буржуазная демократия, романтика позитивизма!

Флобер ясно отдает себе отчет, что искусство романа — это жанр интенсивной критики, жанр с комическим стержнем: «je tourne beaucoup а la critique, — пишет он в то время, когда создает „Бовари“ — le roman que j ’écris m ’aiguise cette faculté, car c ’est una oeuvre surtout de critique ou plûtot d’anatomie [251] «je tourne beaucoup a la critique, … le roman que j'écris m’aiguise cette faculté, car c ’est una oeuvre surtout de critique ou plûtot d’anatomie» «Я нынче расположен к критике… роман, который я пишу, обостряет эту склонность — ведь он произведение прежде всего критическое или, скорее, анатомическое» (пер. Е. Лысенко). » [252] Correspondance, II, 370 (прим. Ортеги). . И в другом месте: «Ah! ce qui manque a la société modeme ce n’est pas un Crist, ni un Washington, ni un Socrate, ni un Voltaire; c ’est un Aristophane [253] «Ah! ce qui manque a la société moderne ce n’est pas un Crist, ni un Washington, ni un Socrate, ni un Voltaire, c ’est un Aristophane» (фр.) «Ах, кого недостает современному обществу, то это не Христа, даже не Вольтера: недостает нам Аристофана…» (Письмо Луизе Коле 17 декабря 1852 года // Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде. Письма. Статьи. В двух томах. Пер. с франц. под ред. А. Андерс. М., 1984. — Т. 1. — С. 237.) » [254] Correspondance, II, 159 (прим. Ортеги). .

Я считаю, что в недугах реализма меньше всего нужно искать вину Флобера, и он может рассматриваться как исключительно важный свидетель.

Если современный роман в меньшей степени раскрывает свой комический механизм, то только по той причине, что сии жалкие идеалы едва отрываются от реальности, которая их и побеждает. Очень слабый перепад напряжений: идеал низвергается с ничтожной высоты. По той же причине можно предсказать, что роман девятнадцатого века довольно скоро станет мало кому интересен: он содержит минимум поэтического динамизма. Уже сегодня мы удивляемся, когда, взяв в руки Доде или Мопассана [255] взяв в руки Доде или Мопассана Альфонс Доде (1840–1897); Ги де Мопассан (1850–1893), французские писатели. , не получаем более того удовольствия, которое получали тридцать лет назад. В то время как энергия, бьющая из «Дон Кихота», обещает не ослабнуть никогда.