Халлдор Лакснесс - Свет мира

Когда маленькая девочка увидела, что ее мать вот-вот заплачет, она тоже начала плакать.

Если иногда и случалось, что скальд проявлял упрямство и эгоизм, а может, даже и некоторое высокомерие — ведь как никак он был скальдом! — они тут же улетучивались, лишь только губы его невесты начинали кривиться, не говоря уже о слезах девочки. Трудно решить, чего было больше в душе скальда — желания угодить или боязни обидеть. Когда скальду улыбалось счастье и он оставался один, он был свободен, у него не было никакого дома. Но когда он видел перед собой эти два заплаканных лица, у него вдруг появлялся дом. Если ты одинок — ты скальд. Если над тобой имеет власть горе близких — у тебя есть дом. Скальд взял девочку на руки и повторил, дурачась:

— Вот мы пойдем с тобой на берег собирать ракушки — и большие и маленькие, и витые и плоские. А потом придет ав-ав, а потом придет мяу-мяу. Доченька моя милая, доченька моя любимая.

Он обнял за плечи свою невесту и сказал:

— Милая Яртрудур, вспомни, ведь Хатлгримур был прокаженный. А его жена была магометанка. Разве мы с тобой не счастливее, чем они?

Так он утешал по очереди то одну, то другую, пока они не перестали плакать.

— Может, ты все-таки огласишь нашу помолвку с амвона? — спросила невеста и умоляюще посмотрела на скальда, в ее темных глазах еще сверкали слезы. — И мы положим конец этому греху.

Вечером, уже очень поздно, скальд сидел у окна, воображая, что он один. Он мысленно сочинял стихотворение. Переделывал снова и снова и был недоволен. Наконец он зажег маленькую лампу и записал несколько четверостиший. Под ними он приписал такие слова: «Любовное стихотворение для Йенса Фарерца, оплачено». Потом он погасил лампу и долго сидел у окна, глядя на горы по ту сторону фьорда, темнеющие на фоне весеннего неба.

Ловить в море рыбу — это изнурительная и бесконечная работа, можно даже сказать: это вечная проблема!

К каким только ухищрениям ни прибегали жители Свидинсвика, чтобы выманить из глубин моря эти причудливые, сужающиеся к хвосту создания, однако они были так же далеки от успешного разрешения этой проблемы, как и много веков назад. Государственный советник располагал шхунами и катерами, под конец он пустил в ход даже траулеры, но когда эти морские создания уже были близки к тому, чтобы довести его потери почти до миллиона крон, не считая людей, которых им удалось заманить в свои холодные, мокрые владения, государственный советник спохватился и бежал в теплое, сухое местечко в Дании. После этого жители Свидинсвика предприняли еще множество отчаянных попыток перехитрить рыбу, но все эти попытки кончались одинаково: рыбе удавалось перехитрить людей. Рыба не довольствовалась только тем, что заманивала людей в пучину океана, сказочные усилия последних одолеть первых привели к тому, что люди столько задолжали Банку, что уже не надеялись рассчитаться с ним в этой жизни, да едва ли надеялись и в будущей, если, конечно, вечное пребывание души в одном довольно жарком месте на зачтется им в погашение долга. У всех еще свежо было в памяти, как траулер «Нуми» несколько лет тому назад затонул здесь, прямо на рейде, из-за ржавчины, крыс и привидений, вследствие чего столпы поселка сочли за лучшее основать царствие небесное прямо на земле, дабы удовлетворить нужды этих потерпевших кораблекрушение людей в обуви, картофеле и торфе. Когда после этого свидинсвикцы в следующем году выбрали Юэля Ю. Юэля в альтинг, они это сделали лишь потому, что директор Пьетур Паульссон и владелец баз убедили их в том, что если они не проголосуют за капитал, то у них больше не будет возможности ловить рыбу. Конечно, не все проголосовали за капитал, далеко не все, но, во всяком случае, проголосовавших было достаточно. В награду двадцать достойнейших избирателей на другую зиму после того, как Юэль сделался народным представителем свидинсвикцев в альтинге, были отправлены ловить рыбу на юг. Ожидался новый золотой век. К несчастью, двенадцать из этих двадцати избирательных голосов навсегда остались в мокрой избирательной урне океана и больше уже не могли быть использованы на выборах в Свидинсвике. Оказалось, что суда Юэля так же плохо приспособлены к поединку с океанской рыбой, как и утлые лодчонки свидинсвикцев, если не хуже; рыба продолжала побеждать и ловить людей.

В это время скальд Оулавюр Каурасон прозябал в великой нужде и малой известности, поскольку директор Пьетур Паульссон уже давно заподозрил, что скальд настроен против Души, единственной ценности, которую горемычные жители Свидинсвика могли считать своей собственностью, после того как Товарищество по Экономическому Возрождению Общества постигла неудача. Кроме того, директор Пьетур Паульссон провозгласил скальда Реймара «великим скальдом» на очередное полугодие и заявил, что этот человек, судя по его творчеству, — сторонник Души. По сему случаю директор предоставил скальду Реймару официальный пост почтальона. Но однажды Яртрудур Йоунсдоухтир, рыдая, явилась к Пьетуру Паульссону и начала умолять его сжалиться над ее женихом. Директор объяснил женщине, что этот писака не оказывает никакой поддержки культурным начинаниям и скорее даже примыкает к тем, кто выступает против Души, но при этом он дал понять, что в свидинсвикском хозяйстве ожидаются большие перемены и потому не исключено, что он предоставит этому горе-стихоплету возможность стать человеком и выдающимся скальдом. Директор объяснил, что он принял решение заказать за свой счет торжественную обедню в память двенадцати рыбаков, погибших на юге вместе с траулером, он решил, что для этого торжества должно быть написано по отдельному поминальному стихотворению в честь каждого из утонувших, а также одна общая короткая, но прочувствованная эпитафия. И, наконец, директор спросил у женщины, какой из этих заказов в случае надобности она выбрала бы для своего жениха — двенадцать поминальных стихотворений или одну эпитафию? Невеста скальда прикинула в уме, что двенадцать стихотворений дадут по меньшей мере двенадцать крон, а одна эпитафия — только одну крону, и поспешила выбрать двенадцать стихотворений. И Оулавюр Каурасон с жаром принялся сочинять двенадцать поминальных стихотворений. Он отнесся к своей задаче с большой ответственностью, беседовал с оставшимися в живых матерями, женами и сестрами, стремясь узнать о каждом рыбаке как можно больше хорошего, он добился, чтобы в каждом стихотворении звучало свое особое печальное настроение, и постарался вложить в эти стихи все вдохновение, на какое только был способен. В результате его стихи были признаны самыми лучшими поминальными стихами, которые когда-либо были сочинены в Свидинсвике.