Джон Стейнбек - Заблудившийся автобус

Камилла медленно возвращалась по дороге и увидела Норму, лежащую ничком. Она перешагнула канаву и наклонилась к ней.

– Что с тобой? Упала? Что случилось?

Норма подняла заплаканное лицо.

– Ничего, – сказала она.

– Встань, – коротко приказала Камилла. – Встань ты с мокрой травы. – Она рывком подняла Норму, подвела к обрыву и усадила на газеты. – Да что с тобой стряслось-то?

Норма утерла мокрое лицо рукавом и смазала остатки губной помады.

– Не хочу про это говорить.

– Ну, дело хозяйское, – сказала Камилла.

– Все Прыщ. Хватать меня начал.

– Ты что, постоять за себя не можешь? Сразу сырость разводить?

– Не из-за этого.

– А из-за чего же? – Камилле было, в общем, неинтересно. У нее хватало своих забот.

Норма терла пальцами красные глаза.

– Я его ударила, – сказала она. – Ударила потому, что он назвал вас проституткой.

Камилла отвернулась. Она смотрела на ту сторону долины, где за горами пряталось солнце, и терла щеку. Глаза у нее были потухшие. Потом она заставила их ожить, заставила их улыбнуться и с улыбкой обернулась к Норме.

– Слушай, детка, – сказала она. – Придется тебе принять это на веру, пока сама не убедишься, – каждой случается в жизни быть проституткой. Каждой. И худшие проститутки – те, кто называет это иначе.

– Но вы же нет, – сказала Норма.

– Оставим это. Оставим. Давай-ка лучше займемся твоим личиком. Помада, конечно, ванны не заменит, но все же лучше, чем ничего.

Камилла раскрыла сумочку, порылась в ней и достала расческу.

Хуан ускорил шаги, и Милдред с трудом держалась рядом.

– Нам обязательно бежать? – спросила она.

– Гораздо легче будет откопать автобус, пока светло, чем ковыряться в потемках.

Она поспевала за ним рысцой.

– Вы надеетесь его вытащить?

– Да.

– Почему же вы сразу не попробовали, а ушли?

Хуан замедлил шаги.

– Я же сказал вам. Два раза сказал.

– А-а, ну да. Значит, это было всерьез?

– Я всегда говорю всерьез, – ответил Хуан.

Они пришли к автобусу, когда солнце уже скользнуло за хребет. Верхние облака все еще были розовыми и розоватой прозрачностью обливали землю и холмы.

Прыщ шмыгнул из-за автобуса навстречу Хуану. В его повадке было какое-то враждебное подобострастие.

– Когда они выезжают? – спросил он.

– Никого не нашел, – лаконично ответил Хуан. – Придется самим. Мне нужна помощь. Куда они к чертям подевались?

– Разбрелись, – сказал Прыщ.

– Ладно, вынимай брезент.

– Там дама на нем спит.

– Ладно, подними ее. Нужны камни, если сможешь найти, и нужны доски или столбы. Придется, наверно, разобрать забор. Но колючую проволоку оставь, скот разбежится. И вот что, Прыщ…

Рот у Прыща открылся, плечи повисли.

– Вы обещали…

– Собери всех мужчин. Мне понадобится помощь. Я возьму большой домкрат под задним сиденьем.

Хуан влез в автобус. Внутри уже было темновато. Он увидел, что на сиденье лежит Ван Брант.

– Вам придется встать, я хочу взять домкрат, – сказал Хуан.

Вдруг он наклонился ниже. Глаза у старика были открыты и закатились, шумный натужный храп рвался из его глотки, в углах рта собралась слюна. Хуан перевернул его на спину, язык у старика запал в горло и преградил путь воздуху. Хуан залез в его открытый рот пальцами и оттянул язык вперед и вниз. Он крикнул: «Прыщ! Прыщ!» – и свободной рукой, золотым обручальным кольцом постучал в стекло.

Прыщ влез в автобус.

– Он заболел, черт побери. Позови кого-нибудь. Посигналь.

Сменить их пришлось мистеру Причарду. Ему это было отвратительно, но отказаться он не мог. Хуан отрезал коротенькую палочку и показал ему, как придерживать западавший язык, уперев палочку в небо, чтобы старик не задохнулся. Мистеру Причарду был омерзителен вид больного, и от кислого запаха, выходившего с тяжелым дыханием, его мутило. Но отказаться он не мог. Он не хотел ни о чем думать. Его ум желал выключиться. Все его существо поминутно скручивалось от леденящих мыслей. В автобус вошла его жена и, увидев его, села на первое место у двери – как можно дальше от него. И даже в сумерках он разглядел царапины и кровь у нее на воротнике. Она с ним не разговаривала.

Он мысленно сказал: «Я, наверно, был невменяем. Не понимаю, как я мог это сделать. Дорогая, ну почему ты не можешь подумать, что я был болен, не в своем уме». Он сказал это в своем уме. Он подарит ей маленькую оранжерейку – и не такую уж маленькую. Он построит ей лучшую оранжерейку на свете. Но долгое время об этом нельзя будет даже заговорить. И путешествие в Мексику – им надо пережить его. Оно будет ужасным, но им надо пережить его. И долго ли не исчезнет из ее глаз это выражение – обида, укор, упрек? Несколько дней она не будет разговаривать – это он знал, – а если и будет, то безукоризненно вежливо: краткие ответы, мягкий голос, и ни одного взгляда в глаза. «О господи, подумал он, – как меня в такое заносит? Почему не я здесь лежу, умираю, а этот старик? Ему уже никогда не придется переживать такое».

Он почувствовал, что под машиной начали работать люди. Он услышал, как воткнулась лопата и хлюпнула грязь, услышал, как бросили камень под колесо. Жена сидела подобравшись, и на губах ее была терпеливая улыбка. Он еще не знал, как она обернет дело, но все в ее руках.

Ей было грустно, и она твердила себе: «Не нужно злых мыслей. Если Элиот поддался низменному, это вовсе не значит, что я должна забыть о своем благородстве и великодушии». В груди трепыхнулось торжество. «Я победила гнев, – прошептала она, – и победила отвращение. Я способна простить его, я знаю, что способна. Но ради него же я не должна торопиться с этим – ради его же блага. Я должна выждать». Лицо ее было преисполнено достоинства и обиды.

У автобуса Прыщ творил чудеса силы и доблести. Его двухцветные штиблеты погибали в грязи. Он губил их почти намеренно. Слой грязи налип на его шоколадные брюки. Он надругался над своим красивым костюмом. Он вонзал лопату в землю, окапывая колеса сзади и с боков, и отшвыривал грязь. Он встал на грязь коленями, чтобы рыть руками. Его волчьи глаза горели от труда, и на лбу выступил пот. Он украдкой поглядывал на Хуана. Хуан забыл их уговор – и как раз тогда, когда Прыщу это было особенно важно. Прыщ втыкал лопату в землю с порывисто-бурной силой.

Эрнест Хортон взял кирку и перешагнул через канаву. Он снял дерн, корни, слой почвы и наткнулся на то, что искал. Каменные обломки некогда обвалившегося холма. Он выковыривал камни и складывал на траве возле ямы. К нему подошла Камилла.

– Я помогу вам носить.

– В грязи измажетесь, – сказал Эрнест.

– Думаете, я могу стать грязнее, чем сейчас? – спросила она.

Он опустил кирку.

– Не хотите дать мне телефон? Я бы вас сводил куда-нибудь.