Мартин Нексе - Дитте - дитя человеческое

— Давай условимся раз навсегда не обращать внимания на то, что люди думают! — засмеялся Карл.

Чересчур много значения придавала Дитте мнению людей!

— Да ты-то вечно хорохоришься, — ответила Дитте, отчасти довольная. Это все-таки был уже не тот Карл, что лежал и ревел от страха перед карой божьей за грехи. Она со своей стороны не прочь была теперь опереться на мужскую руку.

Йенсены с Дворянской улицы подошли поздороваться, потом присоединились к ним со своей закуской. Йенсен всю неделю ходил без работы и потому был в дурном настроении.

— Что же будет зимой? — уныло спрашивал он.

— В прежние времена только из-за морозов останавливались работы, и нам приходилось слоняться без дела. Прямо не верится, что живешь в организованном обществе, — заметил Карл.

У него было за лето тоже немало свободных дней, да и со всех сторон слышались подобные жалобы.

— Впрочем, чем лучше будет организовано общество, тем хуже придется всем нам, — добавил он. — Потребность в рабочих руках все сокращается, так как все меньше и меньше становится людей, у которых хватает средств на самое необходимое, — машины да два-три человека при них вполне могут удовлетворить существующий спрос.

Мадам Йенсен с ужасом взглянула на него.

— А что же будет тогда со всеми нами?

— Нам, видно, останется один исход — подохнуть!

— Нечего сказать, хороший исход для свободной страны! Нет, знаешь ли, это уж слишком! — воскликнул Йенсен.

— Не знаю, может быть, в этом-то как раз и заключается свобода. Не воображаешь ли ты, что у рабов имеется какой-либо иной свободный выход, кроме смерти? В сущности, мы взялись за дело не с того конца: нам но дано никакой свободы, даже права умереть, когда нам этого захочется. Зато кое-кому дана свобода предоставлять нам право издыхать, когда в нас нет больше нужды. Вот как я смотрю на дело! Демократия!.. В старину, когда еще не додумались до демократии, господам приходилось поневоле заботиться о рабах, даже если в них не было нужды. Но вот американцы, которые, говорят, считают себя знатоками рабочего вопроса, поняли, что это невыгодно. Выдумали эту свободу и силой заставили Южные штаты согласиться на то, чтобы изгнать рабов в пустыню, раз надобность в них миновала.

— Черт побери! Мне что-то невдомек! — ответил Йенсен. — Больно уж это мудрено!

Карл помолчал в раздумье, досадуя на себя за то, что не сумел выразить свою мысль более понятно. Затем попытался взяться за дело иначе.

— Да вот, видишь ли, Йенсен! Если крестьянину хочется завести пару рабочих лошадей или дойную корову, ему приходится немало похлопотать, израсходоваться. Положим, у него есть кобыла, но она уже не настоящая работница, пока носит жеребенка, да приходится еще заплатить за случку. Потом надо года два кормить жеребенка, пока из него выйдет рабочая лошадь. По-твоему, крестьянин захотел бы нести все эти расходы, если бы мог пойти да просто поймать себе арканом лошадь или корову, когда они ему понадобятся?

— Не-ет! Нашли дурака! — нехотя согласился Йенсен.

— Ас нами проделывают как раз такую же штуку: нашим трудом пользуются, потом выгоняют нас на все четыре стороны, потом опять ловят, когда им понадобится, а в промежутки мы кормись, как и чем знаешь. Вот она, твоя свобода!

— Это новое толкование свободы, — сказал Йенсен. — Такого мне еще не доводилось слышать.

— Я и не жду, чтобы ты сразу согласился со мной. Но тебе следовало бы пойти послушать Мортена. Он будет говорить о свободе рабов в среду в кабачке плотников. Это как раз по соседству с тобой. Он сумеет растолковать тебе.

— Да этот Мортен сам ничему не учился! Он такой же рабочий, как и мы все. Нет, я хожу на лекции, которые устраивают для рабочих свободомыслящие, — вот мастера говорить! Там ведь все профессора да ученые люди, но они ничуть не боятся говорить все начистоту. Свободомыслящие держат нашу руку!

— Совсем как лисица держит за лапку гуся! — рассмеялся Карл.

Понемногу вокруг них собрались рабочие, все стояли и слушали молча. Но Карлу казалось, что большинство из них думает, как Йенсен.

— Свободомыслящие! Большинство из них банкиры, крупные торговцы и тому подобное! И ты воображаешь, что они спроста заигрывают с нами? Они пользуются нами, чтобы взобраться повыше. Мелкота всегда должна подставлять свои спины, когда важным господам вздумается покататься верхом.

— Он скоро заткнет за пояс самого Мортена, своего учителя, — сказал кто-то из окружающих, указывая на Карла.

— Верно! — воскликнул другой. — Но зато как хорошо Мортен пишет, — добавил он примирительно.

— А правда, что они с Пелле земляки? — спросил Неясен. — Говорят, они учились вместе. Но они не ладят. На последнем собрании Мортен обозвал Пелле генералом Армии спасения.

Рабочие рассмеялись:

— Метко сказано! Злой язык у этого парня!

— Да, хорошо сказано. Вся эта затея больше всего напоминает Армию спасения, — едко заметил Карл. Он, обычно такой спокойный и рассудительный, такой сдержанный на язык, сегодня был на себя но похож. Голод, видно, научил его! Но вдруг он спохватился и улыбнулся:

— Но это не должно сеять между нами рознь!

— Да, да, долой сеятелей раздора! — воскликнул какой-то старый рабочий и демонстративно отошел.

Дитте слушала молча. Ей не раз приходилось задумываться над этими вопросами, но вслух она не высказывалась. Она не знала, кто был прав, да и нелегко, видно, было установить это Знала она и то, что мужчинам тоже необходимо иногда выговориться. Но ей было досадно, что большинство было на стороне Йенсена. Ведь это же несправедливо, — Карл куда умнее его. Еще ей было досадно, зачем они все подсмеивались над Армией спасения. Прошлой зимой ей не раз случалось посещать эти собрания, где было так тепло, играла музыка и никто не обращал внимания на то, как люди были одеты. Но мужчины, разумеется, предпочитают трактиры!

— А правда, что крестьяне щадят в работе жеребых кобыл? — спросила она на обратном пути.

— Да, благоразумные крестьяне так делают, — отвечал Карл.

— Тогда, значит, животным живется лучше нашего! — Дитте подумала о том, как ей пришлось надрываться над работой вплоть до самых родов.

— Разумеется, животным лучше живется. Но зато их ведь можно съесть, когда они отслужат свой век. В этом-то вся и разница!

Дитте взглянула на него. Никогда не разберешь, в шутку он говорит или всерьез. Тут она вспомнила сомнения, одолевавшие ее утром. Надо спросить сейчас, Карл такой умница!

— Раньше ты много думал о боге, — сказала она. — Веришь ли ты в него еще?

Карл ответил не сразу.

— Ну, разумеется, бог есть! — произнес он наконец с глубочайшею, почти мучительною серьезностью. — Но только не для нас. Бога создали те, другие, чтобы он стал нашим палачом, и он выполняет свою задачу. Одно время я думал, что смогу также считать его отцом для себя, но это невозможно. Никто не может угождать одновременно и угнетателям и угнетенным.