Элизабет Гаскелл - Руфь (Без указания переводчика)

Какой-то божественный лучъ состраданія мелькнулъ въ его серьозныхъ и грустныхъ глазахъ, когда они встрѣтились съ ея поднятымъ взглядомъ, и тронулъ окаменѣвшее сердце Руфи. Она продолжала глядѣть на него, будто воспринимая отъ него какую — то благотворную силу.

— Онъ покинулъ меня, сэръ! сказала она тихо и мрачно. — Онъ уѣхалъ, сэръ, — да, онъ уѣхалъ и бросилъ меня!

Прежде нежели онъ успѣлъ сказать ей что-нибудь въ утѣшеніе, она вдругъ залилась самыми горькими, самыми безнадежными слезами, какія когда-либо проливалъ человѣкъ. Горе, высказанное словами, приняло опредѣленную форму и живѣе поразило ея сердце; ея вопли и рыданія повернули ему душу, но не зная что можно было сказать ей въ утѣшеніе, онъ стоялъ передъ ней молча и сохраняя наружное спокойствіе, пока она предавалась всему порыву своего отчаянія. Но наконецъ она стихла отъ утомленія и впала въ какое-то отупѣлое молчаніе; тутъ она могла разслышать какъ онъ тихо сказалъ про себя:

«О, Боже! умилосердись надъ нею!»

Руфь подняла на него глаза съ выраженіемъ смутнаго сознанія того что онъ сказалъ. Она глядѣла на него пристально и задумчиво, будто слова его задѣли въ ней какую-то тайную струну, и она прислушивалась теперь къ оставленному ею отголоску; такъ оно и было. Взглядъ ли его, полный состраданія, или сказанныя имъ слова, только они напомнили ей вдругъ о ея дѣтскихъ дняхъ, когда она сидѣла на колѣнахъ у матери, и въ эту минуту она сознавала только одно: страстное, болѣзненное желаніе вернуть эти дни.

Онъ подождалъ немного, частію оттого, что и самъ онъ былъ сильно потрясенъ этимъ случаемъ и видомъ обращоннаго къ нему грустнаго и блѣднаго личика, частію отъ инстинктивнаго сознанія, что въ этомъ случаѣ необходимо самое кроткое терпѣніе. Но вдругъ она заставила вздрогнуть его, вздрогнувъ сама отъ остраго чувства страданія. Она вскочила на ноги и оттолкнувъ своего новаго друга, быстро выбѣжала изъ калитки въ поля. Онъ не могъ ходить также быстро какъ другіе, но на сколько могъ ускорилъ шагъ и послѣдовалъ за Руфью черезъ дорогу, въ каменистую поляну. Но проходя по ней своею нетвердою поступью, при вечернихъ сумеркахъ, онъ вдругъ споткнулся и упалъ на острый камень. Рѣзкая боль въ спинѣ заставила его вскрикнуть, и въ эту минуту, когда и птицы и животныя стихли во снѣ и въ покоѣ ночи, громкій и болѣзненный крикъ этотъ далеко отозвался по сторонамъ. Онъ поразилъ Руфь, бѣжавшую въ какомъ-то отчаянномъ забытьи, и заставилъ ее внезапно остановиться. Крикъ этотъ сдѣлалъ то чего не сдѣлали бы никакія убѣжденія: онъ заставилъ ее образумиться. Нѣжная душа ея оставалась все таже, даже въ эту минуту, когда ее казалось покинули всѣ добрые ангелы. Въ былое время она никогда не могла слышать или видѣть тѣлесныя страданія какого бы то ни было божьяго созданія, не стараясь облегчить ихъ; вотъ и теперь, когда она стремилась къ страшной, преступной смерти, до нея доносится крикъ страданія и разомъ останавливаетъ ея дикій бѣгъ и заставляетъ обернуться, ища страждущаго.

Онъ лежалъ среди бѣлыхъ каменьевъ, не имѣя силы двинуться, но болѣе страдая отъ мысли, что это несчастное паденіе помѣшало ему поспѣть спасти Руфь, нежели отъ причиненной ему имъ боли. Какое глубокое чувство благодарности овладѣло имъ, когда онъ увидѣлъ, что бѣлая фигура остановилась, стала прислушиваться и медленно повернула назадъ, будто ища чего-то потеряннаго. Онъ едва могъ говорить и снова издалъ крикъ, похожій на стонъ, несмотря на невыразимую радость его сердца. Руфь поспѣшно приблизилась.

— Я расшибся; не покидайте меня, выговорилъ онъ.

Его слабая и нервная организація не вынесла избытка ощущеній и онъ лишился чувствъ. Руфь побѣжала къ маленькому, горному ручью, который журчаньемъ манилъ ее за минуту передъ тѣмъ искать забвенія въ глубокомъ пруду, куда онъ сбѣгалъ. Она на брала въ руки свѣжей, холодной воды и донеся ее до лежавшаго, спрыснула ему лицо и привела его этимъ въ чувство. Онъ однако продолжалъ молчать, придумывая съ чего бы начать, чтобы склонить ее послушаться его совѣтовъ. Но въ эту минуту она сама кротко спросила его:

— Получше ли вамъ, сэръ? вы очень ушиблись?

— Нѣтъ, не очень; теперь мнѣ лучше. Быстрая ходьба причиняетъ мнѣ внезапную слабость въ спинѣ и вѣроятно я упалъ при этомъ на какой-нибудь камень. Я скоро встану; надѣюсь, что вы поможете мнѣ дойти до дому.

— О конечно! Можете вы теперь идти? Я боюсь, что вамъ не хорошо долго лежать на травѣ: тутъ очень росисто.

Ему такъ хотѣлось исполнить поскорѣе ея желаніе и не дать ей оторваться отъ него мыслію, что онъ тотчасъ же повернулся, пробуя встать. Боль была жестокая и Руфь это замѣтила.

— Не торопитесь же, сэръ, вѣдь я могу подождать.

Тутъ въ умѣ ея мелькнуло воспоминаніе о томъ дѣлѣ, которое ей пришлось отложить, но немногія, простыя слова, которыми они успѣли обмѣняться, какъ-будто пробудили ее отъ бреда. Она сѣла на землю подлѣ своего товарища, и закрывъ лицо руками, принялась неутѣшно и горько плакать. Она позабыла о его присутствіи, но помнила только, что кто-то ждетъ отъ нея ласки и помощи, что она нужна на свѣтѣ и не должна такъ опрометчиво покидать его. Это сознаніе не уяснялось въ ней въ опредѣленную мысль, но оно овладѣло ею и мало-помалу смягчило ея ожесточеніе.

— Не можете ли помочь мнѣ теперь встать? спросилъ онъ немного погодя.

Руфь молча помогла ему подняться, потомъ взявъ подъ руку, осторожно повела его по бархатнымъ тропинкамъ, гдѣ росъ между каменьями короткій и мягкій мохъ. Выйдя на большую дорогу, они тихо шли при лунномъ свѣтѣ. Онъ указывалъ ей легкимъ движеніемъ руки наиболѣе уединенные проулки, которыми можно было пройти къ его квартирѣ надъ лавочкою; дѣлая это, онъ думалъ о ней, онъ понималъ какъ ей тяжело будетъ увидѣть освѣщонныя окна гостиницы. Подходя къ открытой двери своего дома, онъ тяжело оперся на ея руку.

— Войдите, сказалъ онъ, не оставляя ея руки, но въ тоже время боясь придерживать ее, чтобы Руфь именно по этому не вырвалась и не убѣжала.

Они тихо вошли въ небольшую комнату за лавкою. Добродушная хозяйка, по имени мистрносъ Гогсъ, поспѣшно зажгла свѣчи и наши новые знакомцы могли взглянуть другъ другу въ лицо. Горбатый джентльменъ былъ очень блѣденъ, но на лицѣ Руфи казалось будто уже налетѣла тѣнь смерти.

Мистриссъ Гогсъ суетилась вокругъ нихъ съ добродушными восклицаніями то на ломаномъ англійскомъ, то на сродномъ ей валлійскомъ нарѣчіи, звучавшемъ у нея также музыкально какъ русское, или итальянское. Мистеръ Бенсонъ, это было имя горбатаго джентльмена, лежалъ на софѣ, погружонный въ думы, пока мистриссъ Гогсъ хлопотала съ разными приготовленіями для облегченія его боли. Онъ жилъ у нея третій годъ кряду, и она знала и любила его.