Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

Какой обѣдъ! Нарочно для него, должно быть, приплыли экземпляры всѣхъ рыбъ, плавающихъ въ моряхъ, и если между ними нельзя было распознать тѣхъ разноцвѣтныхъ рыбъ, что говорили спичи въ Арабскихъ Ночахъ (по своей туманности точь-въ-точь министерскія разъясненія) и потомъ выпрыгивали изъ сковородки, то только потому, что онѣ сварились и стали одноцвѣтными. Приправленныя радостью — продуктомъ, который въ Гринвичѣ не всегда можно найти, — всѣ блюда имѣли превосходный вкусъ, а золотыя вина, закупоренныя въ бутылки еще во дни золотого вѣка, не потеряли съ тѣхъ поръ ни одной искорки своего блеска.

Самое интересное было то, что Белла, Джонъ и херувимчикъ уговорились отнюдь не открывать глазамъ смертныхъ, что они празднуютъ свадьбу. Но руководившій церемоніаломъ обѣда іерархъ, архіепископъ Гринвичскій, зналъ это такъ хорошо, какъ будто самъ совершалъ брачный обрядъ, и величественная благосклонность, съ какою онъ безъ всякаго приглашенія вступилъ въ ихъ заговоръ, демонстративно-настойчиво устраняя отъ него прочихъ служителей, была верхомъ славы обѣда.

Въ числѣ прислуживавшихъ за столомъ былъ одинъ невинный юноша, худенькій, на слабыхъ ножкахъ, не вполнѣ еще посвященный въ тайны своего ремесла, но обладавшій, судя по всему, романическимъ темпераментомъ и страстно (и смѣло можно прибавить: безнадежно) влюбленный въ какую-то молодую особу, не оцѣнившую его достоинствъ. Догадываясь объ истинномъ положеніи дѣлъ, въ которомъ даже его простота не могла ошибиться, этотъ безхитростный юноша ограничивался въ отправленіи своихъ обязанностей тѣмъ, что торчалъ у буфета, созерцая Беллу восхищенными глазами, когда она ничего не требовала, и кидаясь къ ней со всѣхъ ногъ по первому ея знаку. И его святѣйшество архіепископъ все время ставилъ препоны этому юношѣ, то оттирая его локтемъ въ минуту успѣха, то отсылая съ унизительнымъ порученіемъ принести топленаго масла, то вырывая у него изъ рукъ какое-нибудь хорошее блюдо, которымъ тому удавалось завладѣть, и приказывая отойти къ сторонкѣ.

— Ужъ вы его пожалуйста извините, сударыня, — сказалъ архіепископъ тихимъ, важнымъ голосомъ: — онъ еще совсѣмъ молодой человѣкъ. Онъ у насъ на испытаніи пока, но мы не одобряемъ его.

Это подало Джону счастливую мысль сказать правдоподобности ради:

— Другъ мой, Белла, эта годовщина нашей свадьбы по моему гораздо удачнѣе всѣхъ прошлыхъ, и я думаю, мы будемъ праздновать ее здѣсь и на будущій годъ.

И Белла, съ слабой попыткой казаться солидной матроной (самой безуспѣшной, вѣроятно, изъ всѣхъ попытокъ, когда-либо сдѣланныхъ молоденькими женщинами), отвѣтила на это:

— Хорошо, милый Джонъ, я согласна.

Тутъ архіепископъ Гринвичскій торжественно кашлянулъ, чтобы привлечь вниманіе трехъ пасторовъ, своихъ подчиненныхъ, и вытаращилъ на нихъ глаза, какъ будто говоря: «Напоминаю вамъ вашу присягу и требую, чтобъ вы вѣрили имъ».

Послѣ этого онъ собственными своими руками поставилъ дессертъ, какъ бы говоря тремъ гостямъ: «Теперь насталъ часъ, когда мы можемъ обойтись безъ услугь этихъ лишнихъ людей, не посвященныхъ въ нашу тайну», и вышелъ бы съ полнымъ достоинствомъ, если бы ему не помѣшалъ въ этомъ дерзкій поступокъ молодого человѣка на испытаніи. Откопавъ гдѣ-то въ домѣ вѣточку флёръ-д'оранжа, этотъ скорбный главою молодой человѣкъ сунулъ ее въ рюмку съ водой и, незамѣтно подкравшись къ столу, поставилъ у прибора Беллы. Архіепископъ мгновенно отлучилъ его отъ церкви и прогналъ, но дѣло было сдѣлано.

— Я надѣюсь, сударыня, — сказалъ его святѣйшество, возвращаясь, — что вы будете такъ добры и не обратите на это вниманія, принимая въ разсчетъ, что это сдѣлано очень молодымъ человѣкомъ, который у насъ только на испытаніи и совершенно не подходитъ намъ.

Съ этими словами онъ отвѣсилъ важный поклонъ и удалился, а они разразились веселымъ и продолжительнымъ смѣхомъ.

— Притворство ни къ чему не ведетъ, — сказала Белла. — Они догадались, кто мы. Это оттого, папа и Джонъ, что я такъ счастлива: они не могутъ этого не видѣть.

Понятно, что мужъ Беллы счелъ за нужное потребовать въ эту минуту одного изъ ея таинственныхъ исчезновеній, и она, какъ и подобаетъ, повиновалась ему.

— Папа, помните, какъ мы съ вами говорили въ тотъ день о корабляхъ? — спросила она немного задушеннымъ голосомъ изъ мѣста своего заточенія.

— Помню, дорогая.

— Не странно ли, папа, что ни на одномъ изъ тѣхъ кораблей не было Джона?

— Ничуть не странно, мой другъ.

— Ахъ, папа! Неужели не странно?

— Нисколько. Мало ли какіе люди могутъ плыть къ намъ на корабляхъ изъ невѣдомыхъ морей! Развѣ мы можемъ ихъ знать?

Такъ какъ Белла продолжала оставаться невидимой и умолкла, то и папа продолжалъ молча сидѣть за своимъ виномъ и дессертомъ, пока не вспомнилъ, что ему пора отправляться домой въ Галловей.

— Я положительно не въ силахъ оторваться отъ васъ, да это было бы и грѣшно, — прибавилъ онъ съ своей херувимской улыбкой, — не выпивъ за многіе, многіе счастливые возвраты этого счастливаго дня.

— Ура! Ура десять тысячъ разъ! — подхватилъ Джонъ. — Наливаю свою рюмку и рюмку моей драгоцѣнной жены!

— Джентльмены, — заговорилъ херувимчикъ, обращаясь, по своей англо-саксонской наклонности изливать свои чувства въ формѣ спичей, къ мальчишкамъ подъ окнами, которые ныряли головой въ грязь за шестипенсовиками, стараясь перещеголять другъ друга, — джентльмены, и Белла, и Джонъ! Вы легко повѣрите, что я не имѣю намѣренія безпокоить васъ пространными разсужденіями по поводу настоящаго торжества. Я даже думаю, что вы уже догадались, какого рода тостъ я хочу предложить по этому поводу и въ какихъ выраженіяхъ я хочу его предложить. Джентльмены и Белла, и Джонъ! Я не могу выразить тѣхъ чувствъ, какими наполняетъ мою душу настоящее торжество. Но, джентльмены и Белла, и Джонъ, за то, что вы допустили меня къ участію въ немъ, за довѣріе, которое вы мнѣ оказали, за доброту и любовь, съ какими вы не сочли меня лишнимъ, когда я хорошо сознаю, что я все-таки болѣе или менѣе лишній, — я сердечно васъ благодарю. Джентльмены и Белла, и Джонъ! Примите же и вы мою любовь, и дай намъ Богъ еще много, много лѣтъ сходиться вмѣстѣ, вотъ какъ сейчасъ, и по такому же случаю; то есть, хочу я сказать, дай Богъ намъ еще много разъ праздновать счастливую годовщину этого счастливаго дня!

Закончивъ такимъ образомъ свой спичъ, добродушный херувимчикъ расцѣловалъ свою дочку и побѣжалъ на пароходъ, который стоялъ уже у пловучей пристани, дѣлая все отъ него зависящее, чтобы разнести ее на куски. Но счастливая парочка не захотѣла такъ скоро разстаться съ папа, и не пробылъ онъ на палубѣ и двухъ минутъ, какъ оба они появились на набережной.

— Папочка! Папа! — закричала Белла, махая ему зонтикомъ, чтобъ онъ подошелъ къ борту, и нагибаясь впередъ.