Чарльз Ливер - Семейство Доддов за границей

— Кто жь онъ? кто жь онъ? закричали мы въ одинъ голосъ; но хозяинъ гостинницы такъ изуродовалъ англійское имя, что мы не могли его разобрать и, отложивъ разгадку до того времени, какъ увидимъ его въ «спискѣ жительствующихъ», отправились, сопровождаемые хозяиномъ, въ уступленныя намъ комнаты. Онѣ были меблированы великолѣпно: зеркала, японскія вазы, картины, рѣзная мебель придавали имъ видъ истинно-княжескаго палаццо. Въ большой гостиной горѣлъ огонь въ мраморномъ каминѣ, а столъ былъ покрытъ англійскими газетами и журналами; это показывало, что неизвѣстный вельможа оставлялъ намъ комнаты въ томъ видѣ, какъ занималъ ихъ самъ.

— Поищемъ же нашего незнакомца, сказалъ лордъ Джорджъ, пробѣгая глазами списокъ сеньйоровъ, жительствующихъ въ этомъ отелѣ: «а, вотъ онъ: „№ 4. Большой апартаментъ. Жительствуетъ, сэръ Моррисъ Пепрайнъ, баронетъ“. — Это однофамилецъ того Пепрайна, которому принадлежатъ каменоломни аспидныхъ плитъ близь Голигеда, въ княжествѣ Уэльскомъ, прибавилъ лордъ Джорджъ:- знаете?»

— Нѣтъ, сказали мы всѣ.

— Какъ же! это мѣсто извѣстное. Его нарочно ѣздятъ смотрѣть. Какъ называется оно?… да, Пилдммолли-Кестель, такъ, по-крайней-мѣрѣ насколько доступно человѣческому языку это имя. Но дурно имя или хорошо, а самыя каменоломни приносятъ пятнадцать тысячъ фунтовъ годоваго дохода, слѣдовательно можно примириться съ ихъ названіемъ.

— Не родня онъ вамъ, лордъ? спросилъ К. Дж.

— Не припомню; быть можетъ; но мы никогда не считали нужнымъ принимать Пепрайновъ за родныхъ.

— Во всякомъ случаѣ, онъ очень-милый и деликатный человѣкъ; надобно выпить за его здоровье, сказалъ К. Дж., видя, что лакей несетъ намъ ужинъ. Мы сѣли за столъ въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, и скоро забыли о незнакомцѣ, потому-что было много у насъ другихъ предметовъ разговора, особенно, главное торжество великолѣпныхъ праздниковъ, карусель съ турниромъ, назначенный завтра. Мы теперь только и думали, какъ бы достать хорошее мѣсто на этомъ дивномъ зрѣлищѣ.

Оставшись въ моей комнатѣ наединѣ съ Мери Анной, мы долго разсуждали о незнакомцѣ, котораго она считала родственникомъ лорда Дж., объясняя, что только этому обстоятельству мы обязаны его внимательностью. «По его презрительнымъ отвѣтамъ я вижу, говорила она, что лордъ Дж. не хочетъ признавать родства съ нимъ. Его гордость неизмѣрима. Это, быть-можетъ, худое предзнаменованіе для меня, прибавила она, улыбаясь, но мы посмотримъ». Съ этимъ она пожелала мнѣ спокойной ночи.

На другой день поутру мы сидѣли за завтракомъ, толкуя о предстоящихъ веселостяхъ, какъ вдругъ К. Дж., читавшій газеты, закричалъ. «Вотъ канальство! (его любимое выраженіе). Вотъ такъ штука! Извольте-ка слушать, какая новость: „По бездѣтной кончинѣ сэра Вальтера Ричарда Пепрайна, имя и обширныя помѣстья этого древняго рода переходятъ къ сыну сестры покойнаго баронета, капитану Джорджу Моррису, который становится богатѣйшимъ землевладѣльцемъ графства и будетъ имѣть большое вліяніе. Конечно, намъ неизвѣстны его будущія намѣренія; но вообще надѣятся, что новый владѣтель возвратится изъ чужихъ краевъ, гдѣ нынѣ находится, и поселится въ родовомъ замкѣ“. Курьеръ княжества Уэльскаго. — Поздравляю, господа и госпожи, съ объясненіемъ вчерашней услуги, съ раскрытіемъ тайны. Но возникаетъ новая загадка: почему онъ не заговорилъ съ вами на подъѣздѣ? Не-уже-ли онъ тогда не узналъ насъ?

Ахъ, Молли! я думала, что упаду въ обморокъ отъ этихъ словъ. Я смертельно боялась, что К. Дж. взглянетъ на меня и замѣтитъ мое смущеніе. Въ-самомъ-дѣлѣ, вообразить страшно, что я надѣлала! Я отказала жениху съ пятнадцатью тысячами фунтовъ дохода, съ баронетскимъ титуломъ, жениху той дочери, которая такъ мало имѣетъ видовъ на замужство! потому-что, если у Мери Анны сотни поклонниковъ, то у Кери это былъ первый и, быть-можетъ, послѣдній! Она была бы миледи, была бы внесена въ „Книгу перовъ и баронетовъ!“ Я, кажется, не выдержала бъ и призналась, если бъ Мери Анна не взяла меня за руку и не отвела прочь.

Какъ мы ни заняты были хлопотами, чтобъ достать хорошее мѣсто на турнирѣ, но мысль о Моррисѣ не покидала моей головы. Я знаю, что К. Дж. будетъ меня мучить до конца жизни, если узнаетъ, что я отказала Моррису. Я придумывала двадцать средствъ поправить свою ошибку: хотѣла писать ему, или заставить писать Мери Анну, или послать къ нему Джемса. Потомъ придумывала, что можно сказать, будто Кери смертельно занемогла отъ любви къ нему, и что мы соглашаемся на предложеніе для спасенія нашей дочери; но Мери Анна высказала слѣдующія глубокія замѣчанія: „повѣрьте, мама, онъ не уйдетъ отъ насъ. Еслибъ онъ былъ молодой человѣкъ — дѣло надобно бы считать погибшимъ; но Моррису тридцать-пять или тридцать-шесть лѣтъ: въ эти годы чувства не измѣняются. Нѣсколько мѣсяцевъ онъ будетъ стараться забыть ее, но вы увидите, что наконецъ онъ возвратится къ намъ; а если не возвратится, мы посмотримъ, какъ на него дѣйствовать: пробужденіемъ ревности или возбужденіемъ состраданія“. Она много говорила въ этомъ смыслѣ и совершенно убѣдила меня въ благоразуміи своихъ соображеніи. Потому мы согласились, что надобно выжидать и наблюдать, конечно, скрывая все отъ К. Дж.

Циркъ съ своимъ турниромъ и другими представленіями скоро разогналъ мою унылость, потому-что лордъ Дж. безпрестанно приносилъ новыя извѣстія то о какомъ-нибудь гигантѣ, то о прелестныхъ наѣздницахъ, и намъ не оставалось ни минуты подумать о другихъ дѣлахъ.

Достать мѣсто было необыкновенно-трудно. Не говоря о креслахъ, партеръ былъ наполненъ герцогами, графами, баронами; ложи продавались по двадцати-пяти наполеондоровъ, да и за эту цѣну почти невозможно было найдти ни одной. Съ утра до ночи лордъ Джорджъ хлопоталъ, обращался къ нашему посольству, разсылалъ повсюду записки, дѣлалъ визиты, какъ бы дѣло шло о жизни и смерти.

Вы не можете себѣ вообразить, милая Молли, какъ интересуются въ чужихъ краяхъ артистами. Во всѣ эти дни только и было толковъ, что о нихъ. „Сколько получилъ теперъ за шесть спектаклей? Хорошо ли поетъ Карлотта? Каково танцуетъ Франческа? Здорова ли Нина? Будетъ ли она, какъ прежде, порхать легкимъ мотылькомъ, или потеряла свою воздушность?“ Лордъ Джорджъ и Джемсъ по цѣлымъ днямъ разсуждали объ этомъ и познакомили насъ съ малѣйшими подробностями о каждомъ и каждой изъ нихъ, начиная отъ мужчины, который таскаетъ на спинѣ быка, до малютки съ крыльями, которымъ будутъ играть въ воланъ его отецъ и дядя. Особенно всѣхъ сводила съ ума какая-то Софія Беттраме; извѣстія о ней сообщались по телеграфу. Она въ Ліонѣ. Она доѣхала до Виши. Она уже на Мои-Сени. Она обѣдала съ графомъ Квадрильяно. „La Sofia“ — „La Betlrame“ — эти слова раздавались по двадцати разъ въ минуту изъ каждыхъ устъ. Гдѣ она остановится? въ гостинницѣ Croce di Matta, или въ Leone d'oro, или въ Cour de Naples? Человѣкъ, видѣвшій, какъ привели ея лошадей, былъ львомъ общества цѣлые два дня; какой-то старикъ, говорившій съ ея лакеемъ, получилъ вдругъ три приглашенія на обѣдъ. Жарко спорили, за сто тысячъ франковъ или талеровъ она ангажирована. Потомъ начались пари о ея лѣтахъ, цвѣтѣ ея глазъ, ростѣ и такъ далѣе, до того, что матери семейства было даже щекотливо слушать иные разговоры; Джемсъ не уступалъ въ этомъ лорду Джорджу.