Жюль Валлес - Инсургент

— Идем за клещами!

Пропасть разверзлась, как под ударом заступа могильщика. Взлом замков возлагает на Комитет такую же ответственность, как и расстрел генералов. Все, кто имеет хоть несколько су, «порядочные люди» всех классов и всех стран, бросят в этот очаг «грабителей» проклятия, бомбы и солдат.

Я встретил Ферре [176] Ферре Теофиль (1845—1871) — французский социалист бланкистского направления. Был членом Парижской коммуны и ее делегатом общественной безопасности. После подавления Коммуны был арестован, предан суду и 28 ноября 1871 г. расстрелян. .

— Знаешь, что они решили?

— Да! И после этого ты еще находишь, что все идет как надо!.. Они посмели составить протокол, которым устранили себя от расправы над Леконтом и Тома. Народу уже выражено недоверие, и это ты печатаешь его в своей газете! Мало того, ты еще вместе с другими требуешь освобождения Шанзи!.. [177] Шанзи Альфред (1823—1883) — французский генерал, командовал во время войны 1870—1871 гг. второй Луарской армией; был арестован по приказу ЦК национальной гвардии, но вскоре освобожден при условии, что он не будет сражаться против Коммуны. Шанзи сдержал данное им слово. Ты далеко пойдешь! — прибавил он с горечью.

— Ты как будто подозреваешь измену?

— Нет! Но измена наказывается, а слабости прощаются. Лучше преступники, чем нерешительные. Помни, что сад при ратуше так же велик, как и тот, что на улице Розье... [178] На улице Розье . — На этой улице 18 марта 1871 г. были расстреляны своими солдатами генералы Леконт и Клеман Тома. пусть они поостерегутся!

«Крик народа» снова появился.

— Покупайте «Крик народа» Жака Вентра, — кричат разносчики.

Два часа дня, а из типографии уже разлетелись по этой площади и предместью восемьдесят тысяч листов.

— «Крик народа» Жака Вентра! — только и слышно со всех сторон, и газетчик не может удовлетворить спрос.

— Хотите последний номер, гражданин? Для вас два су, — говорит он улыбаясь, — право, стоит того!

— Посмотрим!

«Что за день!

Ласковое яркое солнце золотит жерла пушек; благоухают цветы, шелестят знамена... Точно синяя река, рокочет и разливается Революция, величавая и прекрасная. Этот трепет, этот свет, звуки медных труб, блеск бронзы, огни надежд, аромат славы — все это пьянит и переполняет гордостью и радостью победоносную армию республиканцев.

О великий Париж!

Как малодушны мы были, когда хотели покинуть тебя, уйти из твоих предместий, казавшихся нам мертвыми.

Прости, родина чести, город свободы, аванпост Революции!

Что бы ни случилось, — пусть завтра, снова побежденные, мы умрем, — у нашего поколения все же есть, чем утешиться. Мы получили реванш за двадцать лет поражений и страданий.

Горнисты, трубите к выступлению! Барабаны, бейте в поход!

Обними меня, товарищ; в твоих волосах седина, как и у меня! И ты, малыш, играющий за баррикадой, подойди, я поцелую тебя.

День 18 марта раскрыл перед тобою прекрасное будущее, мой мальчик. Ты мог бы, подобно нам, расти во мраке, топтаться в грязи, барахтаться в крови, сгорать от стыда, переносить несказанные муки бесчестия.

С этим покончено!

Мы пролили за тебя и кровь и слезы. Ты воспользуешься нашим наследием.

Сын отчаявшихся, ты будешь свободным человеком!»

Я получил удовольствие за свои деньги. Два-три федерата пытаются читать газету через мое плечо, замечая с проницательным видом:

— А он все-таки складно пишет, этот чертов Вентра! Вы не находите, гражданин?

Смешавшись с толпой, я с глубоким удовлетворением прислушиваюсь к тому, что говорят обо мне.

Видя, что я остаюсь невозмутимым, когда публика, похлопывая по газете, приговаривает: «А ведь здорово сказано!» — энтузиасты обвиняют меня в бесчувственности, бросают на меня гневные взгляды и угощают исподтишка тумаками, от которых у меня болят бока, но залечиваются раны сердца.

Мне кажется, что это уже не мое истерзанное тяжелыми обидами сердце, а душа самой толпы наполняет и ширит мне грудь.

О, если б меня взяла смерть, если б настигла пуля в этот час моего возрождения!

Сегодня я умер бы вполне удовлетворенным... Кто знает, что сулит мне завтра борьба!

Некогда мрак безвестности скрывал мои слабости; теперь народ будет смотреть на меня сквозь строки, которые, точно вены моей мысли, разбегаются по листам серой бумаги. И если окажется, что вены мои худосочны, что кровь в них слишком бледна... лучше уж тогда удары нищеты, порции в четыре су, бумажные воротнички, бесконечные унижения!..

По крайней мере оставалась бы горькая радость чувствовать себя самым сильным в мире скорби, слыть — не обладая большой доблестью, а лишь благодаря тому, что когда-то учил латынь, — великим человеком среди обездоленных.

И вот в этот час раздумья я стою, точно голый, перед полумиллионом смелых людей, взявшихся за оружие, чтобы стать свободными и не подыхать от голода... несмотря на работу или за неимением таковой!

Ты тоже подыхал с голоду, Вентра, ты был почти безработным в продолжение пятнадцати лет. Тогда, в тяжелые минуты, ты, конечно, искал средств против голода, обдумывал пути борьбы с социальной несправедливостью.

Что же нового принес ты из недр твоей скорбной юности?

Отвечай, вчерашний бедняк!

В ответ я могу показать синие следы тисков на запястьях и язык, распухший от ран, нанесенных ножницами императорской цензуры.

Размышлять! Изучать! — Когда?

Пала империя, явился пруссак... Пруссак, Трошю, Фавр, Шоде [179] Шоде Гюстав (1817—1871) — французский политический деятель, адвокат и публицист; 22 января 1871 г., будучи помощником мэра Парижа, руководил подавлением восстания. Во время Коммуны был арестован и содержался в качестве заложника, а затем был расстрелян. , 31 октября, 22 января!.. Немало надо было тратить усилий, чтобы не умереть от голода и истощения, одновременно держа под прицелом правительство национальной обороны и не переставая в то же время давать отпор врагу...

Всегда настороже, всегда наготове или впереди!..

Попробуйте-ка взвешивать социальные теории, когда свинцовый град сыплется на чашку весов.

Где остальные товарищи? Кем заняты важные посты?

Ни одного известного человека. Все люди, взятые случайно из Центрального комитета. В суматохе боя некогда было выбирать. Важно было водрузить пролетарское знамя там, где развевалось знамя буржуазное... Любой юнга может это сделать не хуже капитана.

— Не знаете, кто в министерстве внутренних дел?

— Ни черта не знаю! — говорит один из командиров. — Подите узнайте, Вентра; оставайтесь, если там никого нет, помогите товарищам, если они в затруднении.