Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты

Жара уже спала, в розовых лучах заката листья плясали неистовую джигу. Небо между двумя мысами из свинцово-серых, позолоченных по краям туч казалось лазурным заливом, причудливым и нежным. В нем высились темные, обведенные оранжевой каймой горные цепи, топорщились перламутрово-бледные рифы, тянулись извилистые берега светлых фиордов, проплывали ладьи с розовыми парусами; по небу разбросано было множество островов — красные, оранжевые, охровые, шафрановые, коричневые, фиолетовые архипелаги. Светоносные перья, султаны, помпоны, воздушные леденцы и марципаны... А в глубине небесного моря просвечивали стебли лиловых водорослей, угадывались светлые диски медуз, и среди облачков зеленых брызг плыли страусы и фламинго, пролетали крылатые угри и карпы. То здесь, то там вставали на дыбы белые облачные кони. Вечерний пассат скользил над самой землей, овевая прохладой усталых крестьян, возвращавшихся домой с мотыгами на плече, а листья, это неутомимое племя танцоров, вслух поверяли друг другу свои секреты. Вдали, на краю равнины, равнины щедрой, плодородной, мерно дышавшей, как спящий человек, — неподвижное озеро тихо смотрело на таинственный обряд, совершавшийся в небесах. В серебристой озерной глади отражались облачные корабли и огромная облачная акула, медленно проплывавшая по небесному морю.

Жуазилюс просто забыл, что сегодня день, когда надо идти за кормом для свиней, а то ведь прогуляться в город — для него истое удовольствие! Мир еще не видал такого шалопая, как Жуазилюс. «Геал» Мирасен был втайне очень привязан к этому сорванцу, который хорохорился и дерзил, даже когда ему задавали хорошую взбучку. Пожалуй, крестный был единственным, кто умел укрощать Жуазилюса. Парень повиновался ему, но повиновался со злостью, словно сердитый зверек, готовый в любой миг царапаться, кусаться, драться.

Городок Фон-Паризьен и его окрестности по существу составляют одно целое. Горожане охотно собирали для свиней «геала» Мирасена очистки овощей, кожуру бананов и бататов, всякие стручки, отбросы, огрызки. Ни один человек не отказал бы в этом генералу. Жуазилюс обожал бродить по трем пыльным улицам, заходить во дворы, с невинным видом высматривать и вынюхивать все кругом, совать повсюду свой любопытный нос и, вернувшись в деревню, злословить напропалую. И какое блаженство было написано на его физиономии, когда он мог рассказать, что у господина Бонавантюра — водяной пузырь на пятке, что дочка мэтра Вертюса Дорсиля носит лифчики, в которых великолепно уместилась бы пара огромных дынь, что Анж Дезамо, налоговый инспектор, завел шашни с Александриной Аселём, женой землемера, — и уйму других не более пристойных вещей.

Занятный человек этот «геал» Мирасен! Он ведь и в самом деле генерал, служивший в прежней национальной армии, до того как янки оккупировали страну, — настоящий генерал, который и пороха понюхал, и под картечью погарцевал на коне, и с пушками дело имел. Этот полководец, едва умевший читать по складам, выиграл не одно сражение. Но явились американцы, и славным походам пришел конец. Теперь он жил в деревне, и все его владения состояли из клочка земли да ветхого домишки. С помощью десятка крестников он выращивал маис, просо, бататы, манго, бананы, разводил свиней и птицу, держал быка и трех коров. Генерал опять стал крестьянином...

Появились Аристиль Дессен, Инносан Дьебальфей и Теажен Мелон — три приятеля, которые частенько скрашивали одиночество генерала и поддакивали старику, слушая его нескончаемые рассказы. К тому же под гамаком, дразня и лаская взор, всегда стояла бутылочка... Впрочем, она манила не только наших троих дружков, но еще целую роту крестьян, и генерал никогда не испытывал недостатка в обществе. Это были простые деревенские люди, чей удел — изнурительный труд да соленый пот, люди, которые изредка могут пошутить, посмеяться, а отдыха не знают никогда. Нельзя сказать, чтобы они не испытывали привязанности к радушному хозяину. Нет. За тридцать лет соседства здесь образовались прочные, хотя и незаметные для постороннего наблюдателя узы, перед которыми бессильна мужицкая расчетливость и вечная забота о выгоде. Что греха таить! Хотя эти собственники владеют лишь жалкими клочками земли и живут впроголодь, все их помыслы обращены к одному: к барышу, к корысти. Много еще лет должно пройти, прежде чем заглохнут стяжательские инстинкты деревенского люда! А сейчас, навестив по старой дружбе Мирасена, они будут сидеть у него, пока есть под гамаком бутылка сахарной или полынной водки, судачить о соседях, отпуская соленые шуточки, озабоченно толковать о дождях, о засухе, об урожае, слушать разинув рот речи генерала о новых временах, его умиленные воспоминания о былом золотом веке и хвастливые рассказы о былых его подвигах.

Во главе троих куманьков шествовал Инносан Дьебальфей, долговязый старик, похожий на «новогоднюю метлу» [44] «Новогодняя метла» — метла на длинной палке для большой уборки (прим. автора). , с жесткими рыжими волосами и взлохмаченной рыжей бородой. Застарелый ревматизм согнул его, искривил поясницу; маленькие и юркие карие глазки горели хитростью и лукавством. Круглый и гладкий, будто отполированный, нос свидетельствовал о том, что его обладатель был когда-то лихим плясуном, весельчаком и гулякой, каковым, впрочем, и остался до старости лет. У Инносана Дьебальфея был крохотный участок, засеянный маисом и другими злаками, недалеко от хижины генерала Мирасена, возле родника О-Момбен. Двое других шагали следом — в таких же, как у Инносана, синих блузах и синих штанах. Аристиль Дессен был маленький человечек с желчным лицом, готовый наброситься на каждого, кто посмеет назвать его коротышкой. С болтающимся у пояса мачете, переваливаясь с боку на бок и подпрыгивая на своих искусанных клещами ногах, он точно спешил выложить перед генералом целый мешок новостей. Вот говорун! Он даже соперничал немного с «геалом» Мирасеном по части хвастливых историй — ведь когда-то он в приступе яростного гнева взял старое ружье, спрятанное на чердаке, как у каждого доброго гаитянина в те времена, и уложил на месте одного наглеца-янки, солдата морской пехоты. После чего присоединился к вооруженному отряду патриотов Шарлеманя Перальта и долгие годы принимал участие во всех смелых вылазках партизан.

Теажен Мелон, человек ни худой ни толстый, ни длинный ни короткий, отличался уравновешенным характером и рассудительностью. Он шел неторопливым, размеренным шагом, торжественно неся на плечах свою многомудрую голову, и на лице его запечатлелось выражение глубокого спокойствия. Голова у Теажена непрестанно тряслась, и лишь это выдавало его преклонный возраст. Чопорный, подозрительный, да к тому же еще и заика, он обычно молчал, но если разговор заходил о хозяйстве, он собирался с духом и внезапно разражался какой-нибудь лаконичной, нравоучительной фразой.