Август Стриндберг - Красная комната

Вот человек!

Кажется, я окончил свой обзор, никого не забыв. Прощай на сегодня! Ты скоро опять услышишь обо мне.

1879

Наверно, нет другой такой уродливой улицы в Стокгольме и другого такого старого, грязного и мрачного дома; ворота стоят, как отслужившая виселица; плиты на дворе так расползлись, что между ними выросла трава. И дом стоит одиноко, как старый отшельник, отыскавший уединенное место, чтобы там разрушиться.

Фундамент осел, и домик наклонился на левую сторону. Желоб потек, и слезы его оставили черные морщины на всем лице фасада; кое-где он отделился совсем, и можно слышать в бурные ночи, как вода стекает со стен. Одним словом, дом имеет вид старого вдовьего гнезда нищеты, легкомыслия, небрежности и порока.

И все же существуют два человека, которые не могут пройти мимо этого дома, не остановившись, чтобы с волнением и любовью оглядеть это жалкое, неприютное старое строение! Для них большие ворота — триумфальная арка, чертополох и сток — зеленый луг с ручьем, черный дом — приятная руина с нежными розовыми воспоминаниями. И когда они проходят там, воздух поет, и земля благоухает, и они видят солнце даже сквозь осенние тучи, и они забываются до того, что целуются. Они всегда были немного шалыми, эти славные люди.

Три года тому назад наш молодой друг — мы можем ведь быть его друзьями, после того как он раскаялся в своих заблуждениях, извинился перед обществом и стал почтенным человеком, который служит государству и носит пурпуровую мантию в риксдаге,— наш молодой друг стоял в третьем этаже уродливого дома с пакетом булавок во рту, молотком в кармане пиджака и щипцами под мышкой; он стоял на стремянке и вешал шторы в маленькой комнате, очень маленькой, в которой помещались только маленький диван, туалетный столик, маленький письменный стол и маленькая-маленькая постель с белыми занавесками.

А в столовой стоял верный Исаак в одном жилете и смазывал клеем кусок обоев, который он положил на гладильную доску между двумя стульями; при этом он насвистывал и пел массу неизвестных песен и никогда не слыханных мелодий; а когда он устал, то на пустом ящике перед окном накрыл завтракать.

А снаружи солнце играло в саду соседа. Сад, стиснутый между брандмауэрами, был невелик; в нем росло только одно грушевое дерево, и оно цвело; и два сиреневых куста, и они тоже цвели; а в пролете между крышами видно было небо и острия мачт в гавани.

Исаак сам сбегал вниз в лавочку, купил бутерброды и портер; и он же оклеил комнату и купил олеандр и плющ, чтобы уродливые окна с их черными рамами не пугали молодую женщину при ее въезде; он хотел их сперва покрасить, но боялся, что они будут пахнуть масляной краской.

Извозчик остановился на улице. «Это Борг,— сказал Исаак,— зачем он сюда? И он привез с собою эту чуму, Левина». Это был долгий визит, длившейся десять минут, очень мучительный. Фальк принял его как испытание и чувствовал, что навсегда порвал с прошлым.

А потом приехала госпожа Фальк с женой ревизора Гомана; они нашли обои в столовой слишком темными, а обои в комнате жены слишком светлыми; занавески в кабинете мужа должны были бы быть пошире; ковер не подходит к обивке мебели; часы — старомодны, а люстра — слишком дорога для своей простоты. Но в особенности один предмет меблировки в комнате жены вызывает долгие рассуждения обеих подруг; кухня кажется им черной, сени — грязными; но, впрочем, все очень мило. Это было второе испытание, но оно прошло так же, как и все остальное.

Но Исаак уже не был более весел, после того как раскритиковали его обои, и сам Фальк чувствует, что это жалкое гнездо; но он открывает окно, чтобы очистить воздух своего рая. А Исаак объявляет, что он посадит их на свадебное время в долговую, чтобы они не могли присутствовать.

И наконец приходит она! Он стоял у окна и видел ее за тысячу сажень и уверял, что от нее исходит сияние и что на улице становится светло там, где она проходит.

И когда она вошла в будущее жилище и нашла все превосходным, Исаак вышел на кухню, наколол дров и развел огонь. И лишь только он вошел назад, неся поднос с шоколадом, заметили его отсутствие. Это забавляет его, потому что он знает, что любящим никто не нужен, и ему приятен их страшный эгоизм, который они называют любовью.

— Что же сказал свет?

Вот что сказал свет:

— А этот Фальк женился!

— Да на ком же?

— На учительнице.

— Фу, черт! Этакой в синих очках и со стриженными волосами? — Дальнейших подробностей спрашивающий не хотел знать. Если же другой сказал бы ему: «Он женился на дочери Кохстрёма», тогда второй вопрос был бы:

— Много ли за ней дали?

Других вопросов свет не предлагает, и это хорошо. Но свет требует еще, чтобы они были счастливы, не то — горе им!

Когда она возвращается из школы, усталая от работы, огорченная каким-нибудь унижением, раздосадованная неудачей, и встречает на улице подругу, которая хватает ее за руку и говорит: «У тебя несчастный вид, Елизавета!», тогда горе ему!

Если он возвращается из своего присутствия с отчаянием в сердце, так как его обошли повышением, и встречает друга, который находит, что у него убитый вид,— тогда горе ей!

Зимний вечер. Год или несколько лет спустя. Она сидит у своего письменного стола в комнате и поправляет сочинения, а он сидит у своего стола и подсчитывает имущественные обложения. Перья скрипят, часы тикают и кипит чайник. Когда он поднимает голову от своих бумаг, он видит по ее ласковому лицу, что она тоже собирается взглянуть. И взгляды их встречаются, и они кивают друг другу, будто они давно не виделись; и потом они опять пишут. Наконец он устает.

— Не поболтаем ли мы немного,— говорит он.

И она не противоречит, и решение принимается абсолютным большинством.

О чем они болтают?

Об этом спросил однажды насмешник Борг, уверяя, что брак немыслим с естественно-научной точки зрения; в качестве аксиомы устанавливает он, что должно наступить мгновение, когда обо всем будет переговорено и все мысли и взгляды будут известны; тогда-то и должно наступить абсолютное молчание!

Дурак!

Во-первых ( лат .).

«Ангел-хранитель» ( нем .).

здесь : капот ( франц. ), домашнее женское платье-халат.

Я сказал, я высказался ( лат. ).

прозвище ( франц. ).

Как поживаешь? ( нем. )

Спасибо, хорошо! ( искаж. нем. )

«Литература и искусство» ( лат .).

Кстати ( франц. ).

морской ( лат .).