Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом

Объясняя всем и каждому, что едет в Петербург, юноша отнюдь не рисовался, не выдумывал. Дело в том, что когда в нем раз пробуждалось какое-нибудь горячее желание, он уже относился к нему, как к делу решенному, не задумываясь о средствах. То же самое было и теперь. Если он до сих пор и не говорил ничего об этом своим старикам, то поступал так единственно потому, что очень хорошо знал, что они его ни за что в Петербург не пустят, и, таким образом, решительное объяснение с ними откладывал до того времени, когда все будет готово к отъезду. Впрочем, юный Светлов, по обыкновению, и сам не знал еще, как это устроится. Но теперь, после объяснения со стариками, ему пришла в голову оригинальная мысль -- попытаться устроить все так, чтоб они сами его отправили. Как ни больно было юноше расставаться с своей первой, дорогой привязанностью, но страстное желание учиться в университете, навеянное на него кружком Жилинского, пересилило в нем все другие чувства. "Только в столице человек может как следует образовать себя и развиться",-- слышалось часто в этом кружке. Христина Казимировна знала о серьезном намерении Светлова уехать, ей тоже было больно, не меньше его, расстаться с ним, но тем не менее она решительно и твердо сказала ему по этому поводу:

-- Поезжай, Саша. Что бы ни случилось с нашей любовью,-- поезжай: есть на свете такие вещи, на которые никакая любовь посягать не в праве...

-- Да,-- подтвердил от своего имени и Жилинский.-- И ты бы не была моей дочерью, если б посоветовала ему что-нибудь другое,-- горячо целуя ее, прибавил с величественным достоинством старик.

Таким образом, между ними это было решенное дело, и юноша поспешил привести в исполнение свою оригинальную мысль. Он начал с того, что стал открыто появляться везде с Жилинской, точно хвастаясь близостью своих отношений к ней. Христина Казимировна отлично помогала ему в этом, зная его план и стараясь вести себя с ним, как невеста. Светлов, кроме того, сделал привычку все реже бывать дома, уходил иногда оттуда очень поздно ночью, а возвращался только на заре, с очевидными признаками ночного разгула, точно преступную связь завел. В действительности же он очень скромно проводил это время у Жилинских, но нарочно не спал там, чтоб показаться дома как можно в беспорядочном виде. А родня его между тем только ахала, пожимала плечами да руками разводила: "Уж лучше вы его, не то, отправьте: может, он остепенится, забудет Христинку-то",-- советовала она Светловым. Как утопающий хватается за соломинку, ухватились за эту мысль старики, когда у них, наконец, "терпения уж не стало", по выражению Ирины Васильевны. И вот ее первенец опять был потребован к допросу, в кабинет отца.

-- Что же ты... докуда же ты будешь так шляться? -- спросил у него Василий Андреич, и никогда еще брови не хмурились так у старика, как в эту минуту.

Сын молчал.

-- Я тебя спрашиваю! -- грозно повторил старик.

-- Тут на него и столбняк найдет, а как с подлой Христинкой по ночам таскаться, так это его дело! -- раздраженно вмешалась Ирина Васильевна.

Сын побледнел, потом вспыхнул, опять побледнел, но все-таки молчал.

-- Так ты еще и говорить с отцом не хочешь, шельма ты этакая! -- побагровел, в свою очередь, старик.-- Уж ты не жениться ли на этой поганой твари думаешь? -- продолжал он, все больше выходя из себя и задыхаясь, и поднес кулак к лицу сына.-- Ты знаешь, что я могу из тебя сделать... шельма!

-- Порки хорошей в полиции, что ли, ты, батюшка, ждешь? -- снова вмешалась Ирина Васильевна.

У юного Светлова так и засверкали глаза. Холодный, нехороший огонь блеснул в них, и все-таки он промолчал и на этот раз.

-- Вон отсюда!.. подлец!! -- прохрипел Василий Андреич, совершенно побагровев от злости.-- Чтоб завтра же ты у меня был готов в дорогу!.. чтоб духу твоего не было!.. Слышишь?! -- крикнул он изо всей мочи сыну, даже не замечая, что того уже не было в комнате.

Дней через десять после этой сцены почтовая тройка уносила юного Светлова вперед по московскому тракту. За ней, до второй станции, следовала другая такая же тройка с стариком Жилинским и его дочерью. У Христины Казимировны от слез были совсем красные глаза. До позднего вечера простояли обе тройки на этой станции, и только перед светом одна из них, не торопясь, вернулась в город, а другая лихорадочно понеслась вперед, то уныло, то звонко побрякивая колокольчиками и тревожа ими чуткое на рассвете деревенское ухо...

Ровно через два месяца после того, как Александр Васильич скромно отпраздновал у себя, втроем, близкое осуществление одной из своих задушевных мыслей, а именно: в первых числах сентября он получил, наконец, разрешение открыть бесплатную школу для мальчиков и девочек и при ней воскресные вечерние уроки для чернорабочих обоего пола. Это причинило молодому человеку много хлопот и не обошлось без содействия той "веской" петербургской руки, о которой он намекнул в известный вечер Варгунину.

Особенно немалого труда стоило Светлову уломать своих стариков переехать в большой дом; но в течение двух предшествовавших месяцев он исподволь, то шутками, то серьезными доводами, успел-таки победить их упрямство.

В большом доме Светловых вот уже два года с лишком квартировало семейство некоего полковника Рябкова. Сам Рябков -- выживший из ума старик -- принадлежал, по своему общественному положению, к местной аристократии, а его молоденькая жена пользовалась особенным расположением представителя местной власти; злые языки уверяли даже, что единственная пятилетняя дочь этой милой дамы имела поразительное сходство с ним. Старики Светловы тем именно и мотивировали свое первоначальное несогласие на просьбу сына, что им "неловко отказать ни с того ни с сего таким почтенным и столько лет квартирующим жильцам". Теперь, когда дело останавливалось только из-за подобной неловкости и когда пятиться от своих слов уже не приходилось, Василий Андреич решительно объявил сыну:

-- Пускай к ним мать идет: дом ее,-- она и распорядительница; а я, парень, ни за что не пойду страмиться, уж как ты там хошь!

Но Ирина Васильевна, услыхав такой отзыв мужа, наотрез объявила ему, в свою очередь:

-- Да ладно, батюшка! чего выдумал еще: тебе стыдно, а другим небось -- нет. Ни за что я не пойду... Пускай Санька и идет сам, коли ему так приспичило!

-- Да я, мама, и не отказываюсь идти,-- сказал спокойно Александр Васильич, выслушав мнение стариков,-- только я думал, что это удобнее было бы сделать вам...

-- Сам, батюшка, заварил кашу -- сам и расхлебывай ее, как знаешь,-- заметила ему мать.

-- Я же, кстати, охотник до каши,-- весело ответил молодой Светлов и стал одеваться.

Разговор этот происходил в его комнате, часов в десять утра, на другой день после того, как получилось разрешение на открытие школы.