Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом

-- Ну, и что ж? до сих пор бог миловал? -- спросила Прозорова, тоже засмеявшись.

-- Миловал, потому что удавалось обходить.

-- А были-таки встречи? -- смеялась она.

-- Издали,-- да. С этим зверем у нас всегда и везде рискуешь встретиться,-- едко заметил Светлов.

-- Вот видите, Александр Васильич, слушая вашу притчу, я и выздоровела совсем,-- весело сказала Лизавета Михайловна, продолжая ходить с ним по зале.-- Я вас, кажется, не очень давно знаю, но я всегда удивляюсь вашему характеру.

-- Что же так?

-- Право, я бы желала иметь такой же: он у вас и мягкий какой-то и железный вместе.

-- Ох, если б вы знали, как ему далеко еще до железного-то!-- заметил, улыбнувшись, Светлов.-- Что же вам, впрочем, мешает, Лизавета Михайловна? Попробуйте, выработайте себе характер,-- прибавил он серьезно.

-- Да разве это от меня зависит?

-- А от кого же? От впечатлений детства, от обстоятельств жизни -- скажете вы?

-- Разумеется. Сядемте, я немного устала,-- ответила она, стараясь приютиться в самом уголку дивана, и повела кверху плечами, как будто зябла.

-- Не совсем так, Лизавета Михайловна,-- заметил Светлов, садясь с ней рядом на другой конец дивана, но не выпуская из рук фуражки.-- Без сомнения, и то, и другое, и многое кое-что еще громадным образом влияет на образование и развитие характера; но многое в нем и от нас самих зависит, коль скоро мы сознаем направление, какое желали бы дать ему. Меня нечаянно научил этому один... кто бы вы думали? -- скорняк! Право. Я раз как-то зашел с отцом,-- когда еще в седьмом классе здешней гимназии учился,-- к скорняку и видел, как он растягивал на доске какую-то мокрую шкурку. Сперва он ее только по углам гвоздиками приколотил, чуть только натянул, так что она была еще вся сморщена, а после и по бокам стал гвоздики садить; что ни вобьет гвоздик -- шкурка-то, глядишь, уж и глаже смотрит. Потом я пощупал ее, когда он кончил: просто, как на барабане, натянута. Мне тут же, глядя на эту, совсем не хитрую работу, пришло каким-то образом на мысль, что ведь вот и характер свой можно также выправить, стоит только постепенно... садить в него по гвоздику -- отрешаться день за день от недостатков хоть на йоту. Впоследствии эта мысль опять пришла мне на память, и я стал довольно удачно практиковать ее на собственной особе...

-- И много вы заколотили таких гвоздиков?-- улыбнувшись, спросила Прозорова, немного как будто удивленная и, очевидно, крайне заинтересованная сообщением Светлова.

-- Сказать вам откровенно, не рисуясь,-- много уж приколотил, Лизавета Михайловна; но еще больше, несравненно больше остается приколотить,-- ответил Александр Васильич серьезно.-- Вот, что касается до моего сегодняшнего поведения относительно госпожи Рябковой,-- тут у меня пока не забит еще гвоздик, а надо; да справиться все не могу, не могу спокойно отнестись к этому предмету. Тут уж, впрочем, не гвоздик, а целый гвоздь придется посадить,-- улыбнулся он.

-- Попробую ужо и я последовать вашему примеру,-- задумчиво сказала Прозорова, помолчав,-- авось и мне это удастся.

-- Непременно удастся,-- молвил Светлов, вставая, и стал прощаться с хозяйкой.

-- Я не оставляю вас пить чай, милый Александр Васильич. Анюта всегда недовольна, когда я приезжаю к ним, напившись чаю,-- говорила, она провожая гостя в переднюю.

-- Что за церемонии,-- сказал Светлов, надевая пальто и мягко отстраняя услуги горничной, явившейся помочь ему.-- До свидания, будьте здоровы! -- крепко, по-студенчески, пожал он руку хозяйке и взялся за скобку двери.

-- Постойте на минутку,-- торопливо остановила его Лизавета Михайловна, как бы теперь только вспомнив о чем-то.-- Вы вот перед тем говорили о своих занятиях, что это все -- одни средства... А цель?..-- спросила она, опять тихо-тихо, точно так, как раньше предложила ему вопрос: "А дети?.."

Александр Васильич искоса взглянул на стоявшую поодаль горничную и, в свою очередь, что-то так тихо ответил хозяйке, что та едва расслышала его.

-- До свидания! -- повторил он громко и вышел.

Прозорова вздрогнула: то ли подействовал на нее так тихий ответ гостя, то ли его последний громкий привет. Медленно потирая правой рукой лоб, она по крайней мере с минуту еще стояла в передней, бесцельно устремив глаза на дверь, за которою скрылся Светлов; потом вскользь и так же бесцельно остановила их на горничной и почти машинально прошла через залу в темную спальню. Здесь Лизавета Михайловна порывисто бросилась в постель и несколько минут неслышно и судорожно рыдала. Утихнув, она принесла из залы свечу, забилась в уголок и долго читала евангелие. На одной из страниц она как бы замерла на несколько минут, как бы приросла глазами к буквам,-- и вдруг быстро встала, точно разбуженная внезапным толчком, но вся воодушевленная.

Лицо у ней пылало; неутолимая жажда света, простора, кипучей деятельности выразилась на нем с поразительной силой.

Жаль, что не было свидетеля этой минуты ее жизни: люди редко видят такое выражение на человеческом лице и то немногие счастливцы...

Лизавета Михайловна тотчас же поехала за детьми.

Светлов, зашедший от Прозоровой к Ельникову и напившийся у него чаю вместе с Гришей, вернулся домой, против обыкновения, довольно рано -- часов в одиннадцать: в этот день приходила московская почта, и он поторопился к письмам, которые почтальон разносил обыкновенно от пяти до восьми часов вечера. Александр Васильич вел очень обширную для провинциального жителя переписку и теперь действительно застал у себя на столе несколько писем, доставленных в его отсутствие, и записку Варгунина, принесенную -- по докладу Владимирки -- "какой-то пузатой бабой". С Матвеем Николаичем Светлов не виделся дней пять уже и потому прежде всего обратился к его посланию. Наскоро и карандашом написанная записка Варгунина гласила следующее:

"Хотя я, батенька, эти дни и пропадал, зато не попеняете на меня: некоторое, приятное для Вас, открытие совершил. Ездил я по делам в Ельцинскую фабрику, откуда только вчера вечером вернулся, а сегодня, через час, уезжаю опять верст за тридцать, дней на пять, на шесть, по спешному делу,-- такой уж крюк вышел,-- и потому прибегаю к корреспонденции. В фабрике, от моей старой приятельницы, Христины Казимировны Жилинской, я узнал, что Вы с ней тоже старинные друзья. Едва я упомянул Ваше имя, как и она и старик Жилинский обрадовались на чем свет, закидали меня вопросами и взяли с меня слово (самое честное), что я немедленно же привезу Вас к ним. Сдерживаю, по необходимости, слово только вполовину -- передаю Вам их желание, так как мне самому, как я сказал, ехать теперь никак нельзя. Уж прокатитесь, батенька, одни. Только скажите: Жилинские,-- Вам в фабрике всякий укажет их домик. А не то, коли хватит терпения подождать дней пять,-- вместе поедем. Ну что, батенька? угодил ли? Да поезжайте одни,-- всего сорок верст,-- а то меня съест Казимировна. Всем своим, т. е. "нашим", бью челом. Преданный Вам Варгунин. 11 часов утра, в собственной резиденции".