Иннокентий Федоров-Омулевский - Шаг за шагом

-- Я никогда ни от кого не бегал! -- величаво проговорил Жилинский,-- и моя дочь тоже.

-- Да и мы останемся,-- твердо сказал Светлов, посмотрев на Варгунина.

-- Разумеется, батенька, останемся,-- подтвердил Матвей Николаич.

Староста нетерпеливо и как-то досадливо махнул левой рукой.

-- Да ты не артачься, Каземир Антоныч,-- опять обратился он к Жилинскому,-- я не о тебе хлопочу, а о своих... о своей шкуре... Ежели вас тепериче здесь накроют -- нам же хуже будет; скажут: не своим, значит, умом орудовали дело... Одни-то мы еще так и сяк разделаемся, а уж как с вами-то застанут -- пропадай голова! Ты тепериче рассуди: у нас уж это все уговорено между своими, как быть надо. Коли что пронюхают,-- скажем, что, мол, к тебе точно приезжали гости и, значит, из любопытства вы все ходили смотреть, как наши у дилехторского дома выстаивали, а опосля, мол, надо быть, испужались, что и их робяты наши изобидеть могут, да и дали лыжи в город... Понимаешь? Уж эту мы механику начисто подведем... А коли вы тепериче останетесь тут -- значит, мол, не боялись, снюхались с фабришными... Я тебе, ей-богу, дело говорю!

Жилинский стоял в нерешительности.

-- Да так ли это, полно, Семен Ларионыч? -- спросил он несколько подозрительно.

-- Да уж так... Я тебе говорю: уезжайте! -- убедительно продолжал упрашивать староста.-- Тепериче... и нам нельзя тоже остаться без руки в городе: ваши-то золотые головы нам еще там не раз пригодятся... А насчет имущества -- ты не хлопочи: все будет цело, как есть... за все буду сам в ответе. Ты ведь меня знаешь не первый год: у меня тоже в мошне-то, поди, лежит чего-нибудь...

-- Если ты, Семен Ларионыч, действительно говоришь правду, если точно ваша польза требует, чтоб мы все уехали отсюда,-- тогда, разумеется, нечего и толковать: я готов! -- согласился Жилинский.

Он высказал это согласие так же величаво, как и свой отказ перед тем.

-- Да уж верно слово я тебе говорю, что так! -- еще раз подтвердил староста самым убедительным тоном,-- только, Христа ради, не мешкай ты... А уж мы там дадим вам весточку в город через своего кульера... хорошо знаем эти порядки...

После минутного совещания решено было ехать всем вместе. В доме, впрочем, не поднялось после этого никакой особенной суматохи. Жилинский торопливо обошел все комнаты, везде заглянул зорким хозяйским взглядом, запер комоды, конторку и шкаф с серебром, захватил из кабинета шкатулку с деньгами, какие-то бумаги, отдал несколько распоряжений старому слуге, безгранично к нему привязанному и даже добровольно уехавшему за ним в ссылку,-- и совсем был готов в путь. Христина Казимировна не уступила в этом отношении отцу: она собралась еще скорее. Что же касается Светлова и Варгунина, то им и сбираться было нечего -- стоило только накинуть шубы. Семен Ларионыч потому именно и торопил Казимира Антоныча, что уж никак не ожидал таких коротких сборов. Словом сказать -- не прошло и полчаса, как все были уже на крыльце. Там их дожидала действительно лихая тройка, заложенная в те самые широкие пошевни, на которых староста отвез с вечорки дорогих гостей; на козлах молодцевато сидел знакомый уже нам муж Парасковьи Петровны.

-- Ну, Лександр Васильич, благодарим тебя покорно: ведь ты наших-то выручил; а то во какой бы мы беды нажили -- смертоубивство ведь! -- говорил староста, усаживая Светлова последним.

-- Не за что, Семен Ларионыч...-- взволнованно отозвался Александр Васильич, горячо пожав его мозолистую руку.

-- Ну да ладно, свидимся еще, бог даст... Всех вас благодарим покорно! Христина Каземировна, потепле, матушка, закутайтесь... вишь, ведь -- стужа ноне. Ты, Петроваша, мотри! леском ужо объезжай, да ухо-то востре держи... Ну... до приятного повидания! Вали, парень, с богом! -- напутствовал староста отъезжавших друзей.

Тройка быстро помчалась. Объехав по задам фабрику, она круто повернула в лес и стала искусно нырять между кочек и сугробов. Среди этих снежных волн Петрован оказался настоящим опытным и закаленным моряком. Перед тем как надо было своротить на торную дорогу, он вдруг нырнул с тройки в какой-то глубокий ухаб, задержал лошадей и притаился. Варгунин осторожно выглянул на дорогу.

-- Видите, батенька? -- сказал он шепотом Светлову, указав на темную продолговатую массу, которая медленно подвигалась в полуверсте от них, по направлению к фабрике.

-- Да, вижу,-- так же тихо ответил Александр Васильич, разглядев впереди этой темной массы слегка отделившегося от нее всадника.

Через минуту они явственно услышали сперва глухой топот конских копыт, а потом -- мерные и тяжелые человеческие шаги. Это рота переходила мостик на Ельце.

Переждав еще минут десять, Петрован осторожно выехал на большую дорогу, молодцевато прибрал вожжи,-- и тройка полетела во весь дух, обдавая всех снежной пылью. Жилинский и Варгунин молча завернулись от нее в шубы. Светлову было жутко, но хорошо: быстрая езда и теперь соответствовала вихрю мыслей, проносившихся у него в голове; даже эта снежная пыль, точно кончиками булавок коловшая ему лицо, подходила под возбужденное состояние молодого человека: его, внутри, тоже будто покалывало что-то. Христина Казимировна зябла, куталась в шубу и нежно жалась к нему. Вышедшая из-за облаков бледная луна и теперь так же томно светила им опять, как и в ночь их роковой прогулки вдвоем за четыре версты от фабрики...

Бури очень редко застигают людей не врасплох. Все равно, физические или нравственные -- они налетают обыкновенно либо внезапно, либо совсем не с той стороны, откуда их ждут. Оно и понятно: человеку почти нет никакой возможности подметить все те мельчайшие условия, совокупность которых способна в одну минуту покрыть все небо грозовыми тучами и заставить их либо пронестись дальше, либо разразиться на месте. Знай человек эти условия -- и тучи, быть может, мирно прошли бы мимо, над самой его головой...

На горизонте деятельности Светлова тоже поднимались и росли недружелюбные облака, грозившие, при известных обстоятельствах, совокупиться в настоящую бурную тучу и обдать нежданным холодом его молодую, восприимчивую натуру. И в настоящем случае опасность шла не оттуда, откуда прежде всего мог ожидать ее Александр Васильич, хотя он однажды и предсказал себе эту опасность: "ржавый гвоздь", действительно, "вошел туда, где ему вовсе не следовало быть". Автор с глубокой скорбью останавливается на этом роковом обстоятельстве. Он рад бы обойти его, всеми силами души желал бы, чтоб ничего подобного не существовало; но... разве вправе автор рисовать читателю одни только смутные либо яркие образы своей расходившейся фантазии, а не то, что происходит вокруг него, в ежедневной действительности? Разве подобная фальшь не выдаст себя каждым словом в каждой строке? А действительность на всяком шагу подсовывает нам "ржавые гвозди". Да! пусть многие говорят, что у нас на Руси всякое серьезное дело носит как будто в самом себе зародыш фатальной невозможности своего осуществления; пусть уверяют они, что единственно от недостатка деятелей и энергии зависит неуспех его,-- мы, однако ж, не можем согласиться вполне с такими взглядами. Мы знаем, что в действительности подобное дело чаще всего парализуется в самом начале какой-нибудь жалкой случайностью либо невежественной личностью,-- этими, в сущности ничтожными, кирпичами, которые тем не менее, упав внезапно с карниза, могут убить сосредоточенно идущего мимо, к своей цели, работника. Иногда одно неосторожно затронутое, мелочное самолюбие способно проявить себя у нас такими вещами, что от них не покраснели бы разве только стены...