Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Ну вот еще, какие пустяки, ведь он один из наших спасителей! — воскликнула девушка, стараясь скрыть свое смущение. — О, не говорите так много. Это слишком для первого дня.

— Только один вопрос, — сказал Мартин.

— Поглядим какой, — ответила она.

— Я хотел бы знать ваше имя.

— Роса Брионес.

— Большое спасибо, сеньорита Роса, — прошептал Мартин.

— Не зовите меня сеньоритой. Зовите меня Роса или Росита, как меня дома называют.

— Но я ведь из простых, я не кабальеро, — ответил Мартин.

— Если вы не кабальеро, то кто же тогда кабальеро? — сказала она.

Мартин почувствовал себя польщенным, и так как Роса приложила палец к губам, показывая, что ему надо молчать, он закрыл глаза.

Выздоровление Мартина шло так быстро, что ему уже стало казаться, будто он поправляется чересчур быстро.

Баутиста, увидев, что его шурин скоро встанет на ноги и находится в хороших руках — как он выразился не без лукавства, — отправился во Францию, рассчитывая найти Капистуна и продолжать торговлю.

Мартин мог бы счесть Эрнани за свою Капую {164} , духовную Капую.

Росита Брионес и ее мать, донья Пепита, баловали его и осыпали похвалами. Если бы Мартин знал старый романс о Ланселоте {165} , он вполне мог бы отнести его на свой счет:

Мартин выздоравливал, Росита вела с ним долгие беседы. Она была из Логроньо, где жила с матерью. Донья Пепита сама же и явилась виновницей злополучного происшествия. Этой сеньоре пришло в голову отправиться в Вильябону, чтобы повидать сына, — ей сообщили, что он ранен и находится там. К счастью, известие оказалось ложным.

Мать Роситы была романтической особой с причудливыми идеями. Она обожала своего сына и жила в постоянном страхе, как бы с ним чего-нибудь не случилось, но, несмотря на это, захотела, чтобы он стал военным. Замыслив свою рискованную поездку, окончившуюся нападением на дилижанс, в ответ на возражения дочери она заявила:

— Карлисты — испанцы и кабальеро, они не могут обидеть женщин.

Несмотря на это «не могут», мать и дочь скоро оказались в плену; еще немного, и люди Падре вываляли бы их в перьях или побили палками.

Мартин пришел к убеждению, что почтенная сеньора обладает несокрушимой способностью неправильно представлять себе окружающее. Она видела все таким, как ей хотелось видеть, и убеждала себя, что факты соответствуют тому, что ей нарисовала ее фантазия. Но если о матери иной мог бы заметить, что у нее не хватает в голове винтика, то о дочери так никто бы не сказал. Она была на редкость живой и смышленой девушкой, обладала быстрым, практическим, ясным умом.

Нередко, чтобы развлечь раненого, Роса читала ему романы Дюма и стихи Беккера {166} . Мартин никогда не слышал стихов, и они привели его в восторг, однако самое большое впечатление произвели на него остроумные пояснения Роситы. От нее ничто не ускользало.

Вскоре Мартин уже смог вставать и, хромая, бродить по дому. Однажды, когда он рассказывал о своей жизни и приключениях, Росита внезапно спросила его:

— А кто такая Каталина? Ваша невеста?

— Да. Откуда вы это знаете?

— Вы много о ней говорили в бреду.

— А!

— Она красивая?

— Кто?

— Ваша невеста.

— Да, мне кажется, да.

— Как? Вам кажется, и только?

— Дело в том, что я знаю ее с детских лет и так привык к ней, что почти не представляю, какая она.

— Но разве вы не влюблены в нее?

— По правде говоря, не знаю.

— Это очень странно! Какая она на вид?

— Ну такая… беленькая вроде…

— А глаза у нее красивые?

— Не такие красивые, как ваши, — ответил Мартин.

Глаза у Роситы Брионес засверкали, и она бросила на Мартина один из своих загадочных взглядов.

Как-то вечером в Эрнани явился брат Роситы. Это был приятный, учтивый, но малообщительный молодой человек. Донья Пепита расхвалила своему сыну Салакаина как спасителя и героя. На следующий день Росита с матерью уехали в Сан-Себастьян, чтобы оттуда добраться до Логроньо. Мартин проводил их. Расставание было очень нежным. Донья Пепита его обняла, а Росита несколько раз пожала ему руку и сказала вполголоса:

— Приезжайте проведать нас.

— Приеду.

— Смотрите же, непременно.

Глаза Роситы обещали многое.

После отъезда матери и дочери Мартин словно пробудился от сна; он вспомнил о своей торговле, о своей былой жизни и, не теряя времени, отправился во Францию.

О том, как Мартин Салакаин погнался за новыми приключениями

Была зимняя ночь, и на улицах Сен-Жана-де-Люс шел дождь; одинокий газовый фонарь вздрагивал от порывов ветра, а из дверей таверн вырывались голоса и звуки аккордеонов.

В Сокоа — порту Сен-Жана-де-Люс, в матросском кабачке, разговаривали, сидя за столом, четверо мужчин. Время от времени один из них открывал дверь, выходил на безлюдную набережную, бросал взгляд на море и возвращался со словами:

— Пусто. «Стрелы» пока не видно.

Яростный шквалистый ветер свистел во мраке ночи и моря, волны с шумом разбивались о стенку набережной.

А в кабачке Мартин, Баутиста, Капистун и старик по имени Оспиталеч продолжали свою беседу; они разговаривали о карлистской войне, которая все тянулась и тянулась, не приходя к концу, — как хроническое заболевание.

— Война на исходе, — заметил Мартин.

— Ты думаешь? — спросил старый Оспиталеч.

— Да, дела у них плохи, и это меня радует, — сказал Капистун.

— А по-моему, это еще не конец, — возразил Оспиталеч.

— При обстреле Ируна карлисты просто осрамились, — сказал Мартин.

— А какими надеждами тешили себя французские легитимисты! Монахи Христианской доктрины {167} даже распустили детей на каникулы, чтобы они отправились на границу поглядеть представление. Сволочи! Да, уж полюбовались мы тогда на этого храбреца дона Карлоса и на его грозные батальоны; сначала он так и сыпал снарядами, а потом в Веру побежал — спасаться.

— Если война будет проиграна, мы разоримся, — пробурчал Оспиталеч.

Капистуна это не волновало, он собирался вернуться на родину; Баутиста на доходы от контрабанды уже успел прикупить себе земли. Но Салакаин был расстроен. Если бы его не удерживало желание разыскать Каталину, он отправился бы в Америку. Почти целый год он не имел вестей от своей возлюбленной; в Урбии не знали, где она находится, поговаривали, что донья Агеда умерла, но эти слухи не находили подтверждения.

Из четырех мужчин в кабачке Сокоа двое — Баутиста и Капистун — были довольны жизнью и разговаривали, двое других злились и молча поглядывали друг на друга. Снаружи лил дождь, бушевал ветер.

— Кто-нибудь из вас взялся бы за одно трудное дело, где придется рисковать шкурой? — спросил вдруг Оспиталеч.