Лао Шэ - Сказители

– Это значит, что если я буду учиться, то не стану такой, как Циньчжу?

– Конечно.

– А отец и мать позволят мне пойти в школу?

– Я с ними поговорю, попросим помочь и твоего дядю.

– А как же сестра?

– Это другой вопрос. Так или иначе нужно искать выход. Если постараться, наверняка можно что-нибудь придумать. Однако нельзя решать сгоряча. Сейчас мы с тобой уже кое-чего добились. Мы приняли твердое решение, что тебе нельзя быть такой, как Дафэн, тем более подражать Циньчжу. Ты должна стать женщиной нового Китая, стать женщиной новой эпохи. Ты должна быть независимой и самостоятельной. Понимаешь, как это здорово!

Сюлянь вся ушла в занятия. Каждый день к тому времени, когда солнце заходило за гору, она выучивала несколько десятков иероглифов. Ей казалось, что они похожи на скачущих красных коней, которые могут привезти ее в новое общество. Там нет ни потаскушек, ни опиума и не разрешается дочерей просто так выдавать замуж, чтобы потом над ними издевались. В том новом обществе всюду такие же образованные люди, как учитель Мэн. Ей казалось, что и она стала частицей нового Китая, перестала быть мелким, незначительным человеком, освободилась от старой смердящей жизни и вступила в новую лучезарную эпоху.

Наступила осень. Семья Фан собрала вещи и готовилась возвращаться в Чунцин. Они долго возились с узлами и не успели вовремя уехать. Однажды после полудня без всякой воздушной тревоги появились вражеские самолеты и сбросили на городок целую серию бомб. Никто так и не понял, что бомбил противник. Обычно сюда, в район теплых источников, приезжали туристы. Здесь же располагались дачи богатых людей. Ходили слухи, что несколько богатеев накопили в этих местах огромное количество нефти, намереваясь продать ее на черном рынке. Японские лазутчики, возможно, приняли эти баки с нефтью за военные склады и донесли об этом.

Грохот взрывов, снова гибель многих людей, а нефтехранилища так и остались невредимыми.

Семья Фан жила на берегу небольшой речушки. Когда началась воздушная тревога, никто из них не успел укрыться в бомбоубежище. Все побежали в поле и залегли за большим камнем на берегу.

Все лежали вместе, кроме Тюфяка. Ему надоели тучи комаров, которые вились около камня, и он неторопливо побрел вдоль реки. Услыхав в небе гул, он безразлично задрал голову, подумав про себя, что это, наверно, летят на Чунцин и здесь сбрасывать бомбы не будут. Зрелище было красивым. В чистом синем небе летело несколько серебряных самолетов. Стали стрелять зенитки, в воздухе появились маленькие белоснежные облачка. Однако ни один снаряд не попал в цель. Лопухи! Тут тоже надобно, чтобы кто-нибудь вмешался!

Самолеты знай летели себе вперед. Тюфяк сел под свое любимое дерево.

– Летят дальше, – бормотал он себе под нос, – бабахнут разок, сколько же разрушится домов, сколько погибнет людей! Это тебе не игрушки! Когда же мы сможем рассчитаться с ними за все?

Самолеты развернулись обратно. Тюфяка это удивило. Может, они летят бомбить Наньвэньцюань? Все же лучше спрятаться. Он встал, глядя на выстроившиеся углом серебряные самолеты, которые с гулом летели в его сторону. Это было красивое и жутковатое зрелище. Зенитки в них не попадали. Надо быстро бежать, а то еще ненароком сбросят бомбу. Бежать к камню, не стоять под деревом, вдруг бабахнет.

Тюфяк побежал. Он слышал свист бомбы. Взрыв – земля словно перевернулась. Еще одна бомба со свистом полетела вниз. Его барабанные перепонки готовы были лопнуть. Он бежал без оглядки. Огромный булыжник, поднятый взрывом, просвистев в воздухе, попал ему в голову...

Баоцин нашел его недалеко от большого дерева, под которым он так любил отдыхать. Он лежал ничком, распластавшись на земле. Баоцин стал расталкивать его.

– Брат, брат, очнись!

Тюфяк не отвечал.

Он перевернул Тюфяка на спину. Крови не было, не было и раны – заснул. Он наверняка заснул, а то, может, напился пьяным. Баоцин приподнял его, прислонил к себе. Голова Тюфяка повисла, как куль.

Баоцин не верил, что брат умер. Он приблизил лицо к ею рту. Тюфяк уже не дышал. Губы стали холодными и застывшими, руки ледяными. Он был мертв.

Подбежала Сюлянь и зарыдала. Баоцин осторожно положил брата на траву и стал отгонять веером мух, ползавших по безжизненному лицу.

– Брат, брат, почему именно ты...

Сюлянь побежала сказать матери. Та тоже заголосила. Пришли соседи, плакали, выражали соболезнования. Они окружили Баоцина, а он стоял как истукан возле тела брата, молчал и не мог двинуться с места. Его глаза горели гневом и скорбью, они были сухи, без единой слезинки.

Почему именно Тюфяк, его старший брат? Многие годы он находился иа иждивении Баоцина, но каждый раз и трудную минуту всегда его выручал. Он был талантлив, добр, разве что немного брюзглив; мог аккомпанировать, петь, владел техникой исполнения. Бедный Тюфяк! Он более- всего боялся умереть на чужбине, и вот теперь именно он убит в горах, вдали от родных мест...

– Солнце давно зашло за гору; высоко в черном и Мрачном небе светилась луна. Соседи разошлись по домам. Лишь Баоцин все еще стоял возле тела брата. Когда уже стало рассветать, пришла Сюлянь. Потянув отца за рукав, она тихонько проговорила:

– Папа, пошли, надо отнести его домой.

Похоронами занималась тетушка. Стояла жара, и тело следовало поскорее предать земле. Баоцин был в полной растерянности. Он понимал, что брат его убит и не воскреснет, что он больше никогда не услышит его голоса. Голова его гудела, есть не хотелось, мучила бессонница, и весь он превратился в комок нервов.

Тетушка тем временем развернулась. Она занималась всем: шила траурную одежду, вела переговоры с магазином похоронных принадлежностей, ставила жертвоприношения духам. Она помогла Баоцину надеть траурные одежды, звала его поесть, попить. В безмерном горе он оцепенело стоял у гроба. Тетушка время от времени подходила к нему, боясь, как бы он не лишился чувств. Если кто-нибудь заходил выразить соболезнование, она встречала людей у входа. Баоцину не хотелось никого видеть. Он механически всем кланялся и продолжал стоять у гроба. Когда с ним разговаривали, он лишь отрешенно кивал головой.

Был только один человек, при виде которого он хоть как-то оживал. Это был Мэн Лян, такой дружелюбный и всегда готовый прийти на помощь. Он больше, чем кто-либо, умел проявить чуткость и внимание, понять человека. Его горячее участие утешало оглушенного горем Баоцина, и вся семья Фан была благодарна Мэн Ляну за заботу.

Раньше они считали, что между ними и Мэн Ляном существовала неодолимая пропасть. Он драматург, поэт, прибыл сюда изучать сказы под барабан. А теперь он стал одним из них, искренний друг, всем сердцем готовый помочь. Мэн Лян помогал встречать людей, пришедших выразить соболезнование, садился вместе с ними к трапезе, стоял в почетном карауле у гроба. И хотя Баоцин был безмерно опечален потерей родного брата, вместе с тем он чувствовал, что приобрел искреннего друга.