Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

— Слушай! — приказал ему Дэниел.

Он напряженно вслушался и уловил слабый, жалобный плач, доносившийся с верхнего этажа.

— Это Дик! Это он! — воскликнул Дэниел Пови.

Казалось, плачет отчаявшийся ребенок, а не предприимчивый молодой человек лет двадцати четырех.

— Но ему, наверное, больно? Ты не послал за доктором?

— Нет еще, — ответил Дэниел с отсутствующим выражением лица.

Сэмюел пристально взглянул на него. Дэниел показался ему очень старым, беспомощным и жалким человеком, не соответствующим тому положению, в каком он оказался, и кроме того, несмотря на благородную седину, трагически непрактичным. Сэмюела вдруг озарило: «Это ему не под силу. Он почти лишился рассудка. Вот в чем дело. Кто-то должен взять на себя всю ответственность, и это сделаю я». И вся присущая ему отважная решительность сосредоточилась на возникшем критическом положении. То, что он без воротничка, в шлепанцах, с кое-как пристегнутыми подтяжками, тоже казалось частью этого критического положения.

— Я сбегаю наверх и взгляну на него, — деловым тоном заявил Сэмюел.

Дэниел ничего не ответил.

На верхней площадке лестницы тускло мерцал свет. Сэмюел поднялся, нашел газовый рожок и открутил кран до предела. Перед ним открылся закопченный, грязный, замусоренный коридор — настоящее преддверие беды. Услышав стоны, Сэмюел вошел в спальную, которая была в ужасном беспорядке и освещалась огарком свечи. Возможно ли, чтобы хозяйка дома до такой степени потеряла уважение к себе? Сэмюел вспомнил о своей тщательно и безупречно «выхоленной» обители, и у него в душе вспыхнул гнев против миссис Дэниел.

— Это вы, доктор? — послышался голос из постели, стоны прекратились.

Сэмюел приподнял свечу.

На кровати лежал Дик, его лицо, не бритое уже несколько дней, искаженное страданием, блестело от пота, взъерошенные каштановые волосы слиплись.

— Где же, черт побери, доктор? — грубо спросил юноша. Его, видимо, не удивило присутствие Сэмюела, поразило его лишь то, что вместо врача тут оказался Сэмюел.

— Сейчас придет, сейчас придет, — успокаивающе сказал Сэмюел.

— Если он тотчас не придет, я подохну, — с обидой и бессильным гневом сказал Дик. — Могу вас заверить.

Сэмюел поставил свечу на место и побежал вниз.

— Слушай, Дэниел! — воскликнул он с раздражением и дрожа от спешки. — Все это и впрямь нелепо. Ну почему ты не привел врача, пока ждал меня здесь? Где хозяйка?

Дэниел Пови медленно высыпал зерна кукурузы из кармана куртки в один из больших ларей, стоявших позади прилавка в той части лавки, где продавали хлеб. Он запасся кукурузными зернами, чтобы насыпать их между оконными рамами в спальной Сэмюела, теперь он возвращал остатки на место.

— Ты пойдешь за Гарропом? — нерешительно спросил он.

— Ну конечно! — воскликнул Сэмюел. — Где хозяйка?

— Сходи-ка да посмотри сам, — ответил Дэниел Пови. — Она в нижней гостиной.

Он пошел впереди Сэмюела к закрытой двери справа. Когда он отворил ее, пред ними открылась ярко освещенная гостиная.

— Вот! Заходи! — сказал Дэниел.

Испуганный Сэмюел переступил порог. В комнате, столь же грязной и отвратительной, что и спальная, на потертой волосяной софе, неловко вытянувшись, лежала миссис Дэниел Пови с откинутой назад головой, белым лицом, выпученными глазами, слюнявым зияющим ртом — зрелище кошмарное. Сэмюел содрогнулся, его одолели ужас и отвращение. Жужжащий газ безжалостно освещал эту страшную фигуру. Жена и мать! Хозяйка дома! Средоточие порядка! Целебное начало! Бальзам, исцеляющий скорбь, и утешительница в несчастье! Она была гнусна. Ее редкие желтовато-седые волосы были грязны, шея — в копоти, руки — омерзительны, черное платье — истрепано. Она обесчестила свой пол, свое положение, свой возраст. Она являла собою воплощение такого непристойного бесстыдства, какого неопытный Сэмюел не мог и представить себе. А у двери стоял ее муж — изящный, опрятный, почти величественный, человек, который в течение тридцати лет подавлял в себе сильнейшее чувство собственного достоинства, чтобы терпеть эту женщину, весельчак, смеявшийся в любых обстоятельствах. Сэмюел помнил их женитьбу. Он помнил также, что через много лет после свадьбы она все еще была такой же миловидной, лицемерной, кокетливой и неуступчивой в капризах особой, какой бывает молодая распутная женщина, когда видит у своих ног глупца. Время и постепенно нарастающий гнев божий изменили ее.

Он взял себя в руки, подошел к ней и остановился.

— Но… — начал было он.

— Ах, Сэм, дружище! — произнес старик, стоявший в дверях. — Боюсь, я убил ее! Я схватил и тряхнул ее. Схватил ее за шею. И не успел сообразить, что я делаю, как все было кончено. Больше она уже не выпьет бренди. Вот чем все кончилось!

Сэмюел отошел в сторону.

Когда мощная волна душевного потрясения прокатилась через все его существо, он задрожал всем телом. Казалось, кто-то нанес ему удар невообразимой силы. Сердце его содрогалось, как содрогается корабль при столкновении с громадными водяными валами. Он был ошеломлен. Ему хотелось плакать, умереть, исчезнуть, его тошнило. Но внутренний голос шептал: «Ты должен пройти через это. Ты взял на себя ответственность». Он подумал о своих жене и ребенке, спящих сном праведников в целомудренной чистоте его дома. Он ощутил, как трет ему шею грубый воротник пальто и как ненадежно закреплены брюки. Он вышел из комнаты и затворил дверь. Он взглянул во двор и вновь увидел те же обнаженные фигуры, как бы принимающие различные позы в пекарне. А сверху доносились гневные крики Дика, доведенного болью до однообразного, бессмыссленного богохульства.

— Пойду за Гарропом, — грустно сказал он кузену.

Дом врача находился менее чем в пятидесяти ярдах от кондитерской, на дверях был ночной звонок, и хотя доктор выглядел много старше своего отца в таком же возрасте, он откликнулся на звонок без промедления. Стучать в дом врача кукурузным початком не пришлось! Пока Сэмюел разговаривал с доктором через окно, его беспрерывно терзала мысль: «Как быть с оповещением полиции?»

Но когда, не дожидаясь Гарропа, он вернулся в лавку Дэниела — подумать только! — полицейский, которого они раньше встретили, вновь обходил дозором свой участок, и Дэниел разговаривал с ним у маленькой двери. Поблизости не было ни души. Вниз по Кинг-стрит, вдоль Веджвуд-стрит до Площади и по пути к Брогем-стрит не было видно ничего, кроме газовых фонарей, горящих с бесконечным терпением, и блеклых фасадов лавок. Лишь на третьем этаже здания банка, в верхней части Площади, сквозь штору таинственно пробивался свет. Кто-нибудь болен там, наверное!

Полицейский был в состоянии крайнего нервного возбуждения. С ним случилось такое, чего никогда не случалось. Из шестидесяти полицейских Берсли именно ему выпало на долю попасть в ловушку, расставленную судьбой. Он был испуган.