Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

— Ну, разве мы могли? — упорствовал он.

— А ты еще предлагаешь пойти на выставку! — было ему ответом.

Без сомнения, он совершил грубую бестактность. Он понимал, что сделал глупость. И тогда он вознегодовал, как будто виновата была она, а не он.

— Милая девочка! — сказал он оскорбленным тоном. — Я хотел устроить все как можно лучше. Не моя вина, что правила меняются, а чиновники — глупцы.

— Тебе следовало сказать обо всем раньше, — мрачно настаивала она.

— Но как я мог?

В этот момент он почти уверовал, что и вправду намеревался жениться на ней и что лишь нелепости канцелярской волокиты воспрепятствовали достижению этой благородной цели. Хотя в самом деле он и пальцем не пошевелил, чтобы вступить в законный брак.

— О нет, нет! — повторяла она, надув губки и сверкая увлажнившимися глазами. — Нет!

Он сообразил, что она возмущена его предложением поехать в Париж.

Медленно, волнуясь, он подошел к ней. Она не шелохнулась, не взглянула на него. Взор ее был устремлен на умывальник. Он наклонился и прошептал:

— Послушай, все будет в порядке. Ты поедешь на пакетботе в каюте для дам.

Она не шелохнулась. Он наклонился и сзади коснулся губами ее шеи. Она вскочила, гневно рыдая. Она пылала ненавистью к нему. Вся ее нежность испарилась.

— Прошу не трогать меня! — с яростью воскликнула она. Только что она отвечала на его поцелуи, а теперь оскорблением было одно лишь прикосновение к ее шее.

Он робко улыбнулся.

— Ну, право, подумай сама, — пытался он убедить ее. — Что такого я сделал?

— По-моему, важно то, что ты не сделал! — воскликнула она. — Почему ты не сказал мне всего, когда мы ехали в кебе?

— Просто не хотел тебя тревожить раньше времени, — ответил он, что вполне соответствовало истине.

Он, конечно, увильнул от сообщения, что брак в тот день заключен не будет. Но поскольку профессиональным обольстителем юных девиц он не был, у него не хватило умения упростить создавшееся трудное положение.

— Послушай, детка, — продолжал он с оттенком нетерпения в голосе. — Давай выйдем на улицу и повеселимся. Уверяю тебя, в Париже все уладится.

— То же самое ты говорил и о Лондоне, — язвительно возразила она, всхлипывая. — И видишь, что получилось!

Неужели он хоть на мгновение мог допустить, что она поехала бы с ним в Лондон, если б не была убеждена, что по прибытии туда они немедленно поженятся. Этот полный возмущения вопрос невозможно было сочетать с ее же уверенностью в том, что его оправдания обоснованы. Однако она этого противоречия не замечала.

Ее язвительность оскорбила его самолюбие.

— Ах, так! Прекрасно! — пробурчал он. — Раз ты мне не веришь, что ж! — Он пожал плечами.

Она молчала, но то и дело вздрагивала от рыданий.

Уловив колебания у нее на лице, он сделал новую попытку.

— Пойдем, детка! Утри слезы. — Он подошел к ней, но она отпрянула.

— Нет! Нет! — гневно остановила она его. Слишком низко он ее оценил. И потом ей вовсе не нравится, когда ее называют «деткой».

— Что же ты намерена делать? — спросил он тоном, в котором сочетались насмешка с угрозой. Она его дурачит.

— Могу сказать лишь, чего я не намерена делать, — ответила она. — Я не намерена ехать в Париж. — Всхлипывания затихали.

— Не об этом я спросил, — холодно заметил он. — Я хочу знать, что ты намерена делать.

Не осталось и следа их взаимной нежности. По их поведению можно было бы предположить, что они с младых ногтей ненавидят друг друга.

— А какое отношение это имеет к тебе? — спросила она.

— Самое прямое, — ответил он.

— Тогда можешь удалиться и все обдумать! — заявила она.

Это было совсем по-девчоночьи, по-детски и едва ли соответствовало канонам, определяющим процедуру полного разрыва, но трагическое звучание сохранилось и в этом случае. Вид этой юной девушки, которая вела себя нелепо — словно ее подвергают тяжкому испытанию, если не преувеличивал, то, во всяком случае, усиливал трагизм положения. Джеральда осенило, что иметь дело с юными девицами — неслыханное безрассудство. Ее красоту он перестал замечать.

— «Удалиться»? — повторил он ее выражение. — Ты действительно это имеешь в виду?

— Конечно, именно это, — незамедлительно ответила она.

Таившаяся в нем трусость настоятельно советовала ему воспользоваться ее наивной, беспомощной гордостью и поймать ее на слове. Он вспомнил сцену, которую она устроила ему около шахты, и решил про себя, что при таком нраве ее очарование ничего не стоит и что он был глупцом, воображая, что оно бесценно, а теперь поступит еще гораздо глупее, если не воспользуется возможностью избавиться от всей этой дурацкой истории.

— Значит, мне удалиться? — спросил он, презрительно ухмыльнувшись.

Она кивнула головой.

— Раз ты приказываешь мне уйти, я вынужден подчиниться. Могу я чем-нибудь помочь тебе?

Она жестом дала ему понять, что ей ничего не нужно.

— Ничем? Ты уверена?

Она нахмурилась.

— Ну что ж, прощай. — Он направился к двери.

— Вы, видно, оставляете меня здесь даже без денег? — произнесла она холодным, язвительным тоном. Ее глумливая насмешка оказалась значительно более жесткой, чем его презрительная ухмылка. Она рассеяла последние крупицы сочувствия к ней, таившиеся у него в душе.

— О, простите, пожалуйста! — воскликнул он и с важным видом отсчитал пять соверенов, бросая их на комод.

Она кинулась к ним.

— Не думаете ли вы, что я приму эти мерзкие деньги? — возопила она, собирая монеты рукой в перчатке. Ее первым побуждением было швырнуть их ему в лицо, но она сдержала себя и бросила их в угол комнаты.

— Поднимите! — приказала она.

— Нет уж, благодарю покорно, — резко сказал он и вышел из комнаты, затворив за собой дверь.

Совсем недавно они были возлюбленными, каждым движением своим источавшими нежность, как цветы — аромат! Совсем недавно она уже приняла было решение снизойти к матери и отправить ей депешу с сообщением, что у нее «все в порядке»! И вот этот сон развеялся. И вот раздался громкий глас безжалостного здравого смысла, какой она слышала и раньше в моменты неистовства, и возвестил, что вся эта затея до добра не доведет, что она с самого начала никуда не годилась и не заслуживает ни малейшего оправдания. Чудовищное безрассудство! Да, побег! Но не настоящий побег, а поддельный! Она все время ощущала, что это лишь имитация побега, которая непременно завершится каким-нибудь разочарованием. Ей никогда по-настоящему не хотелось совершать побег, но что-то внутри против воли толкало ее на такой поступок. Все же справедливыми были суровые принципы ее пожилых родственниц. Неправой оказалась она, и расплачиваться придется ей.

«Я — негодная девчонка», — безжалостно призналась она себе, летя в бездну.