Шолом-Алейхем - Менахем-Мендл. Новые письма

от меня, твоего супруга

Менахем-Мендла

Главное забыл! Касательно того, что ты изводишь себя, дорогая моя супруга, тем, что сочинитель « Лехо дойди » вставил в свои стишки твою маму, дело было так: сначала он написал: «Его жена весьма упряма, весьма влиятельная дама»… Но я не позволил, поскольку знал, что ты ненавидишь «дам»… И ему пришлось написать «мама», так как не было у него никакой другой рифмы к слову «упряма». Посему не стоит тебе держать на него обиды. Ведь он не более чем рифмоплет, а у рифмоплетов в природе заложено, что ради рифмы они родных отца с матерью продадут… Особых доказательств не требуется. Вот, к примеру, есть у нас один выдающийся рифмач [352] …выдающийся рифмач… — Имеется в виду Семен (Шимон) Григорьевич Фруг (1860–1916), крупнейший еврейский поэт конца XIX — начала XX в. Все его весьма обширное поэтическое и прозаическое творчество развивалось на русском и идише. В конце жизни он, однако, обратился к ивриту и написал на нем несколько стихотворений. Одновременно Фруг начал критиковать идиш, например, так: «Одно из двух. Либо мы — нация, и тогда жаргон не есть наш национальный язык. Либо жаргон — наш национальный язык, но тогда мы не нация». (Характерно, что эта инвектива была опубликована в выходившей на идише газете «Дер Фрайнт».) Шолом-Алейхем высоко ценил творчество Фруга, дружил с ним, но, как и многие другие, склонен был считать его человеком настроения, а потому и прощал ему такого рода резкие выпады. , ну очень выдающийся, который пишет стихи и по-русски, и по-еврейски уже много лет… Внезапно на него нашло безумие, он решил поиздеваться над нашим еврейским языком, поднять его на смех, обозвать всяческими прозвищами, обругать его как следует на православном наречии, а закончил такими виршами:

Ой-ой-ой, что сделалось после этого у нас в газетах! Сколько чернил было пролито! Молодежь выступила с пламенными протестами: «Как же так, ведь это преступление! Человек сам пишет на жаргоне столько лет — да как красиво пишет! — и вдруг берет и внезапно оплевывает его, сравнивает с парой старых калош и ругает на чем свет стоит!..» Молодежь — глупа! Они не понимают, что значит для рифмача выдумать рифму!.. [353] …что значит для рифмача выдумать рифму!.. — В этом пародийном четверостишии центральное место занимает действительно эффектная рифма «лошн — калоши (язык — калоши)»: она не грамматическая, очень глубокая и, кроме того, древнееврейское слово рифмуется с русским, точней, с интернационализмом, пришедшим в идиш из русского языка.

Вышеподписавшийся

( № 166, 01.08.1913 )

Моему дорогому супругу, мудрому, именитому наставнику нашему господину Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава Богу, пребываем в добром здравии. Дай Бог, чтобы вести от тебя к нам были не хуже.

Во-вторых, пишу тебе, дорогой мой супруг, о том, что, если уж хочешь мне писать, так не пиши об этих твоих злосчастных, обо всех этих мелких, больших и больших-пребольших сочинителях песен, чтоб им провалиться со своими стишками, мою бы им мигрень и головную боль, тогда бы уж они перестали рифмовать. Чтоб они так могли есть, как я сейчас могу писать тебе это письмо, ото всех этих дел, если хочешь знать, у меня голова кругом идет и в глазах рябит. Но деваться некуда. Меня уже несколько человек за сегодняшнее утро просили, чтобы я тебе, ради Бога, написала о той истории, которая у нас тут случилась, так что весь город [354] …весь город… — Слова «город» или «весь город» часто использовали как синоним «еврейской общины». завяз в трясине, ни туда ни сюда, так они бы хотели, чтобы ты, может быть, им как-то помог советом, хотя я не знаю, с чего это ты стал вдруг у них таким великим умником, таким разумником, таким советчиком. Но как говорит мама: «Дай мне, Боже, не ума да разумения, а только чуточку удачи…» А история-то вот какая.

Есть у нас братство, новое, с иголочки, называется оно святым именем « Ахносес кале » [355] «Введение невесты [под хупу]» ( др.-евр. ), традиционное название братств, ставивших своей целью сбор денег на приданое для бедных девушек. [356] «Ахносес кале». — Характерно, что в данном случае Шейна-Шейндл описывает «модернизированное» братство, то есть не общество, собирающее пожертвования, а своего рода ссудно-сберегательную кассу. и занимается тем, что заботится о приданом для девушек. Как только девушка, с Божьей помощью, становится невестой, так получает от братства приданое в триста рублей! Отец ее может быть кем угодно — купцом или ремесленником, лавочником или меламедом, богачом или нищим, лишь бы он был членом братства, и этого довольно. А членом братства может быть каждый, для этого не нужно ни большого ума, ни способностей, а только пятерка, то есть всякий, у кого она есть, всякий, кто хочет и может выложить пятерку, тот сразу становится членом братства, а его дочь, как только ее засватают, так она сразу обеспечена тремя сотнями рублей приданого, которые складываются как раз из тех самых пятерок, которые вносят члены братства. И в первый год собрали столько пятерок, что денег было без счету! Тысячи обывателей, тысячи пятерок. Шутка ли, всего за пять рублей отец сбрасывает с себя ярмо приданого и может искать наилучшую партию! У моего дяди Аврома-Мойше, если ты его еще помнишь, три дочери, чтоб не сглазить, которых уже давно пора было бы выдать замуж, хоть в один день под хупу. Едва он прослышал про новое братство, так сразу туда побежал, внес пятерку, записался в его члены и тотчас же переговорил с шадхеном, чтобы тот поискал для него сразу трех женихов.

Потому что если у кого три дочери, и все три невесты, ему выдают из братства три раза по триста рублей на приданое, так положено. А если у кого четыре дочери, и все четыре невесты, то ему положено выдать четыре раза по триста рублей на приданое. А уж если кого Бог благословил пятью дочерьми, ему должны дать пять раз по триста рублей на приданое. В общем, чем больше дочерей, тем лучше. Как говорит мама: «В Писании сказано, придет время, когда отец не скажет, что у него слишком много детей, и мать не будет плакать, что у нее много дочерей…»

И тут, однако, в братстве, болячку бы им, обратили внимание на один вопрос: как быть, если у кого-то семь дочерей, десять дочерей, тринадцать дочерей — спрашивается, что тогда делать? Вот был у нас в Касриловке сапожник, прозвали его Идл-бездетный, потому как Бог его осчастливил полутора дюжинами детей от двух жен, и все — девочки! Счастье еще, что он вовремя уехал в Америку. Добрался ли он до места со всей своей оравой или по дороге сбыл их по одной по эту ли, по ту ли сторону границы — неизвестно. Кому какое дело до сапожника? Мало ли сапожников, мало ли портных и просто людей померло, прежде чем доехало дотуда, где им пришлось бы работать как лошади, чтобы не помереть с голоду? Однако же в братстве призадумались: что будет, если, например, такой вот «бездетный», вроде Идла, возьмет да и вместо того, чтобы уехать в Америку, станет членом братства, а его восемнадцать дочерей вырастут и станут невестами? Где же взять столько денег? Тут кому-то из них пришел вдруг в голову, чтоб ему голову разбить, совет, и как он посоветовал, так и постановили: кто платит только одну пятерку в год, тот может выдать замуж только одну дочь, а у кого две дочери, тот должен платить по две пятерки в год, у кого три дочери — три пятерки, четыре дочери — четыре пятерки, десять дочерей — десять пятерок… десять напастей на их голову! Как тебе нравятся эти умники — дяде Аврому-Мойше, бедняге, пришлось выложить еще две пятерки. А что, у него был выбор? Как говорит мама: «Любишь жирный кугл, люби и смальца добавить…» Что, уже надоело? Погоди немного. Сейчас-то как раз самая суть и начнется.