Шолом-Алейхем - Менахем-Мендл. Новые письма

Шейна-Шейндл

( № 218, 01.10.1913 )

Моему дорогому супругу, мудрому, именитому наставнику нашему господину Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава Богу, пребываем в добром здравии. Дай Бог, чтобы вести от тебя к нам были не хуже.

Во-вторых, пишу тебе, дорогой мой супруг о том, что отправляю тебе уже второе письмо в белый свет и даже не знаю, где ты, и что ты делаешь, и откуда едешь, и куда едешь, и что выйдет из этой твоей поездки? Как говорит мама: «Облако не знает, куда его ветер несет…» Мне страх как интересно узнать об этом у твоей ридакции , пусть она бы мне написала, где ты. Но ридакция в рот воды набрала — и молчок! Верно, она такая знатная, язви ее, не в десять дней раскаянья [526] Десять дней раскаянья — то же, что «Дни трепета». будь помянуто, что ей не пристало переписываться с женой Менахем-Мендла! А в третий раз писать ей не хочу. Много чести. Как говорит мама: «Кто ко мне не идет, тот мне не подходит…» Моя мама, она как скажет, так призадумаешься. Она, бедняжка, нынче, в «дни трепета», так сломлена, что прямо жалость берет. Как говорится, как настанет новомесячье элула, так женщина плачет не переставая. Вот уже больше месяца, как у нее не просыхают глаза. Мало, что ли, было слез, которые мы пролили на «святом месте», когда ходили на «могилы отцов», так нам еще и Йойлик-хазан добавил своими слихес [527] Слихес — покаянные элегии, которые читают в синагоге перед Рошашоне и Йом-Кипуром. , которые могли бы и мертвого пронять, а теперь еще и своими шахрисами и мусафами в оба дня Рошашоне. Он и сам наплакался, и всю синагогу заставил плакать. У нашего Йойлика — дар слезный. Уж он как зарыдает, так не унять. Как говорит мама: «Видать, в дождливый день родился…» Но в этих рыданиях не так Йойлик виноват, как Мендл Бейлис, тот, который сидит в твоем распрекрасном Егупце и ждет, когда же настанет тот день, когда ему скажут, что с ним будет… Этот Егупец, не в десять дней раскаянья будь помянуто, пусть он или сгорит, или провалится как Содом — чего они там от него хотят? Эдакая заноза! Своих, что ли, горестей мало? Мало, что ли, всего хорошего, творящегося, как слышно, с евреями по всему белу свету, мало, что ли, гонений, а уж как гоняют, мало, что ли, голода, а уж как голодают, мало, что ли, хворей, а уж как хворают, и всех прочих добрых известий, спасений и утешений, которыми ты хвалишься в каждом своем письме, — так Бог послал нам еще и эту напасть! Все время приезжают из Егупца с новостями, и все новости — про этого Мендла Бейлиса. Как им только не надоест! Отовсюду, куда ни пойди, только и слышно «Мендл Бейлис да Мендл Бейлис». И в синагоге, и на рынке, и в бане, не рядом будь помянута, — повсюду. Приходишь в мясную лавку, просишь мясника выбрать тебе кусочек получше, а он тебе: «Мендлу Бейлису такой бы тоже понравился…» Приходишь к Азриелу-рыбнику, начинаешь препираться с ним из-за рыбы, это, мол, не рыбы, а рыбки, плотва, а не рыба, так он вырывает у тебя рыбу из рук, да еще и с такой злобой: «Рыбки? Плотва? У Мендла Бейлиса и таких нет!..» А богачи, не в десять дней раскаянья будь помянуто, чтоб им во всю жизнь не было ничего доброго! Им бы только поговорить. Просят у них рубль на бедных, которым не на что справить праздники, а они, богачи то есть, начинают вздыхать. «Мендл Бейлис, — говорят, — обошелся бы и без праздников, ему хотя бы выйти на свободу», — и что ты на это им скажешь? Одному из таких новых богатеев, Йойне Крепелю, мама как раз в канун нынешнего Рошашоне выдала как следует. Пришли к нему просить милостыню для одного разорившегося семейства и принялись расписывать их нужду и бедствия, а он и слушать не пожелал, ответил, что Мендлу Бейлису, дескать, приходится намного хуже! Мама с ним столкнулась около синагоги, куда он бежал сломя голову, ведь канун праздника, так она, мама то есть, останавливает его и говорит ему так: «Йойне, можешь возвращаться домой». (Хотя он уже богач, она все еще говорит ему «ты».) Он на нее уставился: «Почему возвращаться?» Говорит она: «Не приняты твои молитвы». Спрашивает он: «Почему это не приняты?» Говорит она: «Потому что в Писании сказано, что молитва без милостыни — это прошение Богу без гербовой марки — и принято не будет…» А ему-то, Йойне Крепелю то есть, на это и ответить нечего. Но понять-то понял он ее очень хорошо. Если бы кто подошел к нему в эту минуту, тот, я думаю, мог бы вытянуть из этой свиньи, не в десять дней раскаянья будь сказано, любую милостыню. Все были под таким впечатлением от тех страстей, которые рассказывали про Мендла Бейлиса, что, когда хазан начал читать «Унсане-тойкеф» [528] «Унсане-тойкеф» — «Так поведаем», др.-евр. , гимн, входящий в мусаф (дополнительная праздничная литургия) Рошашоне и Йом-Кипура. По преданию, сочинен рабби Амноном из Майнца (XII в.) в тот момент, когда он умирал после пыток, принятых им от правителя-злодея. Судьба автора этого гимна ассоциируется у Шейны-Шейндл с судьбой Мендла Бейлиса. Далее Шейна-Шейндл цитирует два фрагмента из этого гимна в переводе на идиш, так как, не зная древнееврейского, пользуется молитвенником с параллельным переводом молитв на идиш. , в синагоге поднялись плач и рыдания и среди мужчин, и среди женщин, а как дошли до слов «Потому что Ты и судишь и караешь, Ты ведаешь все и свидетельствуешь…», так все поняли, что речь идет о том суде, перед которым должен предстать Мендл Бейлис, и все почувствовали, как мурашки бегут по телу… А затем, при словах «И Ты открываешь Книгу Памяти…» — небеса разверзлись! Обеспамятевших женщин начали выносить одну за другой! Одну за другой!.. Как была права мама, сказав: «Если наши слезы не вырвут того еврея из темницы, значит, все врата небесные закрыты…» Я бы только одно хотела знать, ты, Мендл, — человек светский и все время имеешь дело с большими людьми, так в чем там, собственно, дело с этим наветом на Мендла Бейлиса? — я этого из тех разговоров, которые идут у нас, никак понять не могу. Я только Бога молю, чтобы мы преодолели в добром здравии пост в Йом-Кипур и настал радостный праздник Суккес и за ним радостный праздник Симхас-Тойре, — может быть, Всевышний смилуется и ты хоть разочек приедешь домой, как ты говорил, что приедешь в другие дни, хотя, по правде сказать — сейчас ведь десять дней раскаяния, нужно говорить чистую правду, — мне что-то не верится, что Менахем-Мендл вот так вот возьмет и приедет домой! Как говорит мама: «Еще не один Суккес пройдет, пока счастливый Симхас-Тойре настанет…» И я бы хотела увидеть, Мендл, как Бог наставит тебя на ум, но ежели, не дай Бог, ты не приедешь домой после второго дня Суккес, то я тебе не завидую! Думаешь, я тебе что-нибудь сделаю? Ничего я тебе не сделаю, а только ты узнаешь, как велик наш Бог, и сам закаешься, и детям своих детей так поступать, не в десять дней раскаяния будь сказано, закажешь так, как тебе желает всего доброго и всяческого счастья твоя воистину преданная тебе жена