Михаил Булгаков - Том 5. Багровый остров

Хлудов. На чем ты поедешь? Ты посмотри на себя!

Голубков. Я уже знаю, знаю на чем! Я сейчас играл на шарманке в порту, а капитан мне говорит, я вас в трюме заберу, в Марсель. Даром заберу! Побереги ее только до моего возвращения. И все сделается совершенно ясным. Там женщина, Хлудов, погибает!

Хлудов. О, моя тяжесть! О, моя совесть! Что еще потребуется от меня?

Голубков. Стереги! Ты видишь, я ослабел.

Хлудов (поворачивается и уходит. Появляется в переулке над двориком, обращается к Голубкову) . Так едешь?

Голубков. Да, да!

Хлудов. Если вернешься, найдешь меня на Шишли. Хорошо, я ее задержу! (Поворачивается, чтобы уйти, опять возвращается, достает деньги.) Возьми две лиры на дорогу. Больше у меня нет. (Отстегивает медальон от часов.) Возьми еще медальон, в крайнем случае заложишь! (Бросает деньги и медальон во дворик и исчезает.)

Голубков. Тоска сжимает мне сердце. Ночь наступает, а я погибну без нее.

На минарете появляется муэдзин. Поет сладким голосом.

Муэдзин. Ла! Иль алла, иль Махомет! Рассуль алла! [75]

Голубков. Вот она, ночь, падает, а я все не сплю после тифа. Ужаснейший город! (Встает с водоема, беспокойно.) Да, да, чего я жду! В Париж! На каботажном пароходе сейчас в трюме, в Париж!

Чарнота. Я с тобою поеду. Денег-то мы не достанем, я и не надеюсь, а только вообще куда-нибудь ехать надо. Я уже думал в Мадрид… Но в Париж удобнее. В трюм так в трюм! Только чтобы не здесь!

Голубков (идет, расстегивает ворот) . Отчего это мне так душно? Почему никогда нет прохлады? (Уходит.)

Чарнота. Париж так Париж. (Подбирает деньги, уходит вслед за Голубковым.)

Далекий тенорв высоте отвечает первому муэдзину: «Ла! Иль алла! Иль Махомет!» Мальчишка-турокподбегает к шарманке и крутит ручку, шарманка играет марш.

Муэдзин. Иль Махомет, рассуль алла!

Сумерки обволакивают Константинополь. Загораются огни. На небе всходит золотой рог. Потом тьма. Сон кончается…

Конец четвертого действия

Через два месяца. Осенний закат в Париже. Кабинет господина Корзухина в собственной вилле. Кабинет этот обставлен необыкновенно внушительными вещами. Несгораемая касса. Коллекция оружия. Корзухинсидит за громаднейшим письменным столом. Корзухинв пижаме и золотой ермолке. Рядом с письменным столом карточный, на нем приготовлены карты и две незажженные свечи.

Корзухин. Антуан!

Входит очень благообразного французского вида лакейв зеленом фартуке.

Мсье Маршан мáве аверти киль не вьендра паз ожурдюи, не ремюе па ла табль, же ме сервире плю тар.

Антуанмолчит.

Репонде донк кельк шоз! [76]Пробаблеман ву не компрене рьен? Вы ничего не поняли?

Антуан. Так точно, Парамон Ильич, не понял!

Корзухин. Антуан, вы русский лентяй! [Запомните: человек, живущий в Париже, должен знать, что русский язык годится только для того, чтобы выкрикивать на нем разрушительные социальные лозунги и ругаться скверными непечатными словами. Ни то, ни другое в Париже не принято! ]Учитесь, Антуан, это скучно. Что вы делаете в настоящую минуту? Ке фет ву а се моман?

Антуан. Же… Я ножи чищу, Парамон Ильич…

Корзухин. Как «ножик», Антуан?

Антуан. Ле куто, Парамон Ильич.

Корзухин. Правильно. Учитесь, Антуан!

Звонок. Корзухинснимает ермолку, расстегивает пижаму, говорит на ходу.

Принять! Может быть, партнер… же сюи а ла мезон [77]. (Выходит.)

Антуануходит и возвращается с Голубковым. Тот в штатском, потерт и оборван, в руках у него кепка.

Голубков. Жевудре парле а мсье Корзухин… [78]

Антуан. Пожалуйте вашу визитную карточку.

Голубков. А я вас принял за француза. Вы русский, да?

Антуан. Так точно! Я — Грищенко!

Голубков. Вот дело какое, карточек-то у меня нет! Вы просто скажите, что, мол, Голубков из Константинополя.

Антуанскрывается.

Корзухин (выходя в пиджаке, бормочет) . Голубков, Голубков!.. Чем могу служить?

Голубков. Вы, вероятно, не узнаете меня? Мы с вами встретились в прошлом году в ту ужасную ночь на станции в Крыму, когда схватили вашу жену. Она в Константинополе сейчас на краю гибели.

Корзухин. На краю? Простите, во-первых, у меня нет никакой жены, а во-вторых, и станции я не припомню.

Голубков. Как же? Ночь! Еще сделался ужасный мороз! Вы помните мороз? [Во время взятия Крыма? ]

Корзухин. К сожалению, не помню никакого мороза. Вы изволите ошибаться.

Голубков. Но ведь вы Парамон Ильич Корзухин? Я вас узнал! Вы же были в Крыму?

Корзухин. Действительно, некоторое время я проживал в Крыму как раз тогда, когда бушевали эти полоумные генералы. Но, видите ли, я давно уже уехал, связей с Россией никаких не имею и не намерен иметь. Полгода, как принял французское подданство, давно овдовел и должен сказать, что вот уже второй месяц, как у меня в доме проживает в качестве личного секретаря русская эмигрантка, тоже принявшая французское подданство и фамилию Фрежоль. Очаровательнейшее и невиннейшее существо, на котором, по секрету скажу, я намерен жениться. Так что всякие переговоры о якобы имеющейся у меня жене мне неприятны!

Голубков. Фрежоль?.. Вы отказываетесь от живого человека?.. Но ведь она же ехала к вам! Мороз! Помните, ее арестовали? Я понимаю, вы тогда могли отказаться, на станции, из страха смерти, но теперь?..

Корзухин. Ах мороз! Повторение старой истории. Меня уже пытались раз шантажировать, господин Голубков, при помощи легенды о моей жене. Этим занималась контрразведка. Возобновления этой истории я бы не желал!

Голубков. Мороз. Окна, помните?.. Фонарь — голубая луна…

Корзухин. Мороз? Однофамилица, возможно.

Голубков. Ай-ай-ай-ай-ай! Моя жизнь мне снится.

Корзухин. Вне всяких сомнений.

Голубков. Поймите, что… Нет, вы — он, он! Но тогда выслушайте: на пароходе в трюме я два месяца шел в Париж! Шел исключительно с тем, чтобы вас разыскать. В Грецию заходил! И вот, поймите, что ни на кого больше никаких надежд нет, кроме как на вас. Я здесь в Париже с моим спутником, и мы оба обращаемся к вам с просьбой. Хорошо, пусть она не жена. Нет у вас никакой жены! Я понимаю, что вам это почему-то мешает. Так даже лучше. Нет и не было! Я, я люблю ее! Понимаете — я! Но мы, я и спутник, не она, нет, просим у вас взаймы. Мы вам отработаем. Тысячу долларов…