Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

Теперь он истово строгал и стучал, как бы заставляя себя забыть или, по крайней мере, меньше думать о случившемся. Но как он ни старался, в его мозг вонзались все новые вопросы, и каждый из них причинял боль, жег, мучил.

После восхода солнца прошло лишь два часа, а в Амаре все кипело, словно село снималось с места, как цыганский табор после ночевки.

На площадке перед корчмой сталкивалось множество новостей и слухов. Все они были разные, и люди в страшном напряжении ожидали, что вот-вот произойдет еще что-то новое, поважнее того, что произошло до сих пор и что казалось уже чем-то обыденным.

Изредка кое-кто, оглядываясь на других, упоминал имя старого барина. Остальные тут же переводили разговор, как будто одно это упоминание пугало их или, по крайней мере, они не хотели понимать, о чем идет речь. Даже Трифон Гужу, охрипший от крика и похвальбы после избиения жандармов, которое он расценивал как свою личную победу, только невнятно ворчал что-то и пожимал плечами.

К полудню к корчме пришел и Антон-юродивый. Он выглядел еще более оборванным, чем несколько дней назад, когда уходил из села, был весь в поту и грязи, но лицо его сияло гордостью, как у человека, познавшего полноту счастья. Он тут же принялся рассказывать, что между Рошиорью и Александрией, где он бродил все эти дни, барского духа нет уж и в помине, крестьяне стерли все усадьбы с лица земли, так что и следа от них не осталось, повсюду в деревнях собираются люди, стар и млад, вооружаются и стоят на страже, чтобы кровососы не вернулись и не помешали разделу земли, а кое-кто из мужиков даже собирается идти на Бухарест вызволять короля из барской неволи, потому что бояре не дают королю разослать крестьянам грамоты, а в тех грамотах говорится, что мужики, мол, хорошо поступили, разогнав бояр, но теперь пусть не мешкают и по справедливости поделят все поместья между бедняками.

Крестьяне уже давно привыкли к пророчествам юродивого и сейчас стали над ним потешаться. Кто-то из шутников спросил, как это ему повезло и мужики не приняли его за барина, а то б, глядишь, укоротили ему язык и избавили народ от всей этой чепухи, что он городит. Пока крестьяне шутили с Антоном, подъехал на телеге Марин Вылку из Извору, человек рассудительный и достойный доверия. Он собрался в Костешть с умирающим ребенком, хотел показать его доктору. Остановился около корчмы, чтобы покормить лошадей и дать им передохнуть, а то зимой было плохо с кормами и сейчас они еле держались на ногах. Марин рассказал, что прошлой ночью у них стало известно, будто король прогнал со службы бояр, которые правили до сих пор, прогнал за то, что они обижали простой народ и не хотели давать ему землю, и поставил на их место других, а новые будто посулили не пускать больше в деревню ни одного барина и раздать все поместья мужикам, чтобы каждый мог работать на своем наделе. Но те правители, которых король разогнал, сговорились меж собой, не захотели покориться и стакнулись с генералами, чтоб убить короля, а потом пойти с войском и пушками отбирать землю у тех крестьян, что успели захватить поместья, и перестрелять всех, кто восстал против бояр. Тогда король, не желая сдаваться непокорным боярам, ночью тайком разослал по деревням всех верных слуг, которые были у него под рукой, чтобы они велели мужикам не оставлять у себя ни одного барина, прогнать их и ни за что не отдавать им обратно поместья, а не то он жестоко покарает всех, кто пойдет на сговор с боярами, потому как бояре не подчинились его указу. А те мужики, что к Бухаресту поближе, должны не мешкая подняться и прийти все, как один, ему на помощь против бояр, потому что он держит сторону мужиков, хочет делать все по справедливости, и бояре за это на него взъярились…

Если бы все это рассказал юродивый, мужики бы не поверили. Но как быть, коли речь ведет толковый человек? Впрочем, Марин Вылку только успел тронуть с места свою телегу, как заявился мужик из Гэужани и рассказал о том же королевском указе; он услышал это самолично от всадника с серебряным крестом на груди, на рассвете проскакавшего их деревней. Чуть позднее мужик из Вайдеей принес ту же весть, которая пришла к ним через Мозэчень…

Толпой овладела гнетущая тревога. Видать, их покарают и оставят без земли в наказание за то, что они не выполнили королевской воли. Правда, раньше мужики о ней ничего не знали, но ведь теперь-то знают. Многие закричали, что надо пойти к старому барину, сказать ему, что вот, мол, получен такой указ и они не могут больше терпеть его здесь, если не хотят прогневать короля. Другие добавляли, что пойти к барину нужно всем миром, а то кое-кто сейчас, в трудную минуту, прячется дома, а потом вперед будет лезть, первым добро хватать. Тут же вспомнили о Филипе Илиоасе, поповском зяте, который уклонялся всякий раз, когда мужики звали его с собой, а от арендатора Козмы Буруянэ сумел увести к себе домой три свиньи, каждая с телка величиной.

— Пошли в примэрию! — гаркнул Трифон Гужу. — Спросим у старосты, почему он до сих пор не объявил нам королевского указа!

Все, возбужденно галдя, бросились к примэрии, но застали там только секретаря Кирицэ Думитреску и какого-то захудалого податного агента, который испугался до полусмерти, решив, что мужики пришли его убивать за то, что прошлой зимой он чаще других ходил собирать подати. Кирицэ сцепился с крестьянами и тотчас же получил в суматохе несколько увесистых тумаков от Тоадера Стрымбу, который давно имел на него зуб.

— Ты меня ударил, Тоадер, запомни это! — оскорбленно и многозначительно заявил Кирицэ. — После вчерашнего преступления только этого тебе не хватало! Ничего! Мы с тобой еще посчитаемся, будь уверен!

— Да как же тебя не бить, господин Кирицэ, коли ты свинья собачья! — ухмыльнулся Тоадер. — И еще поддам, ежели не будешь сидеть смирно!

Уж лучше бы Стрымбу надавал ему еще пощечин, чем так бесцеремонно тыкать в присутствии стольких людей. Глубоко уязвленный Кирицэ ничего не ответил и лишь презрительно отвернулся. Впрочем, крестьяне больше не обращали на него внимания, так как староста Правилэ, услыхав, что толпа хлынула в канцелярию, примчался, еле переводя дыхание, бледный, испуганный, чуть не плача.

Да что это с вами, люди добрые? Мало вам того, что с господами в драку ввязались, так теперь и с самим государством принялись счеты сводить? С ума вы сошли, мужики, или перепились все?

— А ты, господин староста, почто спрятал королевский указ? — перебил его Трифон Гужу.

Поняв, о чем идет речь, Правилэ заверил, что с позавчерашнего дня, с тех пор как уехал префект, он не получал ниоткуда никаких приказов, почта не приходила, а телефон тоже с той самой поры испорчен, не то где-то обрезаны провода, не то по другой какой причине. Трифон потребовал, да еще таким тоном, словно он старший в селе, разослать стражников и созвать в примэрию народ, чтобы всем миром идти к старому барину.