Олег Михайлов - Куприн

В пакете лежали белый хлеб и кусок сала.

День этот был полон для Куприна сумятицы, встреч, новых знакомств, слухов и новостей. «Такие бесконечные длинные дни,— рассуждал Александр Иванович,— и столь густо напичканные лицами и событиями бывают только в романах Достоевского...»

Отправившись после обеда к коменданту, Куприн увидел на заборах новые объявления: «Начальник гарнизона полковник Пермикин предписывает гражданам соблюдать спокойствие и порядок». И больше ничего.

Комендант принял Куприна, поднявшись навстречу ему с кожаного продранного дивана. Наружность его поразила Александра Ивановича. Он был высок, худощав, голубоглаз и курнос. Вьющиеся белокурые волосы в художественном беспорядке спускались на его лоб. Он походил на старинные портреты молодых героев времён Отечественной войны 1812 года. Но чувствовалось в нём ещё что-то общее с Павлом I, бронзовая статуя которого высилась на цоколе против большого Гатчинского дворца. Взгляд его был открыт, смел, весел и проницателен.

Он оглядел Куприна сверху вниз и как-то сбоку, по-петушиному. С досадой Александр Иванович прочитал в его быстром взоре обидную, но неизбежную мысль:

«А лет тебе всё-таки около пятидесяти...»

— Капитан Лавров,— представился комендант и продолжал любезным тоном: — Мы рады каждому свежему сотруднику. Ведь, если я не ошибаюсь, вы тот самый... Куприн... Писатель?..

— Точно так, господин капитан.

— Очень приятно. Чем же вы хотите быть нам полезным?

Александр Иванович ответил старой солдатской формулой:

— Никуда не напрашиваюсь, ни от чего не откажусь, господин капитан.

— Но приблизительно...— замялся Лавров,— Имея в виду вашу профессию?..

— Мог бы писать в прифронтовой газете. Думаю, что сумел бы составить прокламацию или воззвание...

— Хорошо,— отвечал Лавров.— Я об этом подумаю и разузнаю. А сейчас напишу вам препроводительную записку в штаб армии. Теперь же отбросьте всякую официальность. Садитесь. Курите.

Он протянул Куприну раскрытый серебряный портсигар с настоящими богдановскими папиросами. Александр Иванович совсем отвык от турецкого табака. От первой же затяжки у него томно закружилась голова и помутнело в глазах.

Когда комендант окончил писать, Куприн осторожно спросил его о событиях прошедшей ночи.

Лавров охотно принялся рассказывать. Ещё ночью комендантом города назначили командира 3-го батальона Талабского полка полковника Ставского. Он тотчас же занял товарный вокзал с железнодорожными мастерскими и так нажал на рабочих, что к рассвету уже стоял на рельсах с готовым паровозом ямбургский поезд. Недаром он был по прежней службе военный инженер. Утром Ставский опять принял свой батальон, а обязанности коменданта возложил, к его великому неудовольствию, на капитана Лаврова. «Эти изумительные офицеры Северо-Западной армии,— думал, слушая его, Куприн,— боялись штабных и гарнизонных должностей гораздо больше, чем люди, заевшиеся и распустившиеся в тылу, боятся назначения в боевые части. Таков уж был их военный порок. Бои были для них ежедневным и привычным делом, а стремительное движение вперёд стало душевной привычкой и неисправимой необходимостью».

— Возражать против приказания у нас никто и подумать не смеет,— говорил Лавров.— Ну, вот, я, скажем, комендант. Прекрасно. Они объясняют: «Ты хромой, тебе надо передохнуть». Да, действительно, я хромой. Старая рана. Когда сблизимся — большевики мне всегда орут: «Хромой чёрт! Опять ты зашкандыбал, растак-то и растак-то твоих близких родственников!»

Он шумно затянулся папироской.

— Но ведь я же вовсе не расположен отдыхать. Ну, да, я коммендант. Но душа моя вросла вся в 1-ю роту Талабского полка. Я ею командовал с самого начала, с первого дня формирования полка из талабских рыбаков, когда мы бомбами вышибали большевиков из комиссариатов и совдепов.

— Как вчера? — с улыбкой спросил Куприн.

Лавров махнул рукой с беспечной улыбкой.

— Пустяки! Главное то, что я вот сижу и обывательскую труху разбираю, а семёновцы и талабцы уже попёрли скорым маршем на Царское. И моя рота впереди, но уже не под моей командой. Впрочем, скоро вы ни одного солдата в Гатчине не увидите. Мы наши боевые части всегда держим на окраинах, по деревням и мызам, а городов избегаем. Только штабы в городах. Соблазна много. Бабы, притоны, самогон и всё такое...

Куприн, вспомнив об утренних повешенных громилах, спросил:

— Ну как же без солдат можно ручаться за порядок в городе?

— Будьте спокойны. Вы видели только что расклеенные объявления? Видели, кто их подписал?

— Полковник Пермикин,— сказал Куприн.

— И баста. Точка. Теперь, правда, уже не полковник, а генерал. Сегодня после молебна Родзянко его поздравил с производством. Но всё равно, раз начертано его имя, можете сказать всем гатчинским байбакам, что они могут спать спокойно, как грудные младенцы.

— Строг?

— В бою лют, стрелками обожаем. В службе требователен. В другое время серьёзен и добр, но всё-таки надо вокруг него ходить с опаской, без покушений на близость. Зато слово его твёрдо, как алмаз, и даром он его не роняет.

— Шутки с ним, значит, плохи?

— Не рекомендовал бы. Он развлекается совсем по-своему. Да вот сегодня, всего часа три назад, что он сделал! — Лавров вдруг громко, по-юношески расхохотался.— Это потеха!

И он передал Куприну следующую историю.

По случаю благополучного занятия Гатчины в соборе был назначен молебен, а после него парад, который должен был принять генерал Родзянко. В храм прибыло всё военное командование, все свободные от службы офицеры. Присутствовал, конечно, и Пермикин.

Но в начале богослужения его начала мучить беспокойная мысль. За нынешний день он отдал бесчисленное количество приказаний и в их числе — перерыть шоссе около Вайволы, ведущее на Петроград. Город был почти пуст, а по данным разведки, где-то на пути к северу задержалась большая красная часть с броневиком германского типа. Можно было ожидать внезапного налёта, и Пермикин затревожился, точно ли выполнено его приказание.

Наконец он не утерпел. Подал головой знак своему адъютанту, и они потихоньку вышли из церкви на площадь, где Пермикина дожидался быстроходный автомобиль с двумя шофёрами-финнами, которые уже давно были известны своим легендарным хладнокровием.

Быстро проскочили они Гатчину, артиллерийские казармы, заставу, Орлову рощу. У Вайволы толпились на шоссе люди с кирками, мотыгами и лопатами. Пролетели мимо них на предельной скорости. Пермикину на миг почудилось, что перед ним мелькнула и тотчас уплыла назад рассыпанная цепь пехоты. Он хотел уже остановить мотор. Но было поздно. За поворотом выросла красноармейская застава. Двое солдат с ружьями наперевес бежали к автомобилю.