Исаак Башевис-Зингер - Враги. История любви Роман

Маша вышла на улицу босяком, в длинной рубашке и с сигаретой во рту:

— В этом мире не может быть совсем темно…

Герман снова собирался в дорогу. Он сказал Ядвиге, что едет на Средний Запад и пробудет там целую неделю, до Кущей. Без особой необходимости он придумал новую ложь о том, что станет продавать Британскую энциклопедию. Ядвига не могла отличить одну книгу от другой, и этот вымысел был совершенно бесполезен, но Герман уже приобрел привычку выдумывать разные небылицы. Должно быть, в этом была какая-то практическая цель. Ложь устаревает, ее надо бесконечно обновлять.

Поскольку Ядвига не знала, что такое энциклопедия, это иностранное слово показалось ей подозрительным. В последнее время у нее появилось много претензий к Герману. Он провел в дороге весь первый день Новолетия и половину второго дня. Ядвига приготовила к празднику голову карпа, яблоки в тесте, яблоки с медом, все точно, как научила ее соседка, а Герман, похоже, торговал книгами даже в праздник. Он приехал на следующий день усталый и даже не взглянул на Ядвигину стряпню.

Соседки по дому, говорившие наполовину на идише, наполовину по-польски или по-русски, часто убеждали Ядвигу в том, что у ее мужа, скорее всего, есть коханка , любовница. Одна еврейка посоветовала Ядвиге найти адвоката, подать на развод и получать от Германа алименты. Другая взяла Ядвигу с собой в синагогу послушать шофар. Ядвига стояла среди женщин и, когда затрубили в шофар, разрыдалась. Звук шофара сочетал в себе крик, плач и предостережение. Он напомнил Ядвиге о Липске, о войне, о смерти отца и о муках ада.

Пробыв несколько дней дома с Ядвигой, Герман снова собрался в путь. Как ни странно, на этот раз он уезжал из Нью-Йорка не ради Маши, а чтобы навестить Тамару, которая сняла на две недели бунгало в Катскильских горах. Поэтому пришлось солгать и Маше: Герман якобы ехал на два дня в Атлантик-Сити вместе с рабби Лемпертом на конференцию раввинов.

Это была неумелая выдумка. Даже раввины-реформисты никогда не устроили бы конференцию во время десяти Дней трепета, но с тех пор, как Маша получила развод от Леона Торчинера и готовилась к венчанию с Германом по прошествии девяноста дней после развода [72] Минимальный срок между разводом и новым браком согласно иудейскому закону. , она стала мягче и перестала устраивать сцены ревности. Казалось, беременность изменила ее характер. Она выбросила из головы все горькие воспоминания, все претензии к людям и к Богу. В ней появилась женская мягкость, Маша перестала ссориться с Германом и уже заранее вела себя как жена. По отношению к матери она тоже стала терпимее. Маша нашла раввина — беженца, согласившегося провести венчание без официального бракосочетания.

Теперь, когда Герман сказал, что должен сопровождать рабби Лемперта в Атлантик-Сити и вернется к Судному дню, Маша не стала докучать ему расспросами, не искала противоречий в его словах, как это случалось раньше. Герман сказал, что раввин заплатит ему за поездку пятьдесят долларов. Они нуждались в деньгах.

Вся затея была полна опасностей. Герман пообещал Маше, что позвонит из Атлантик-Сити, а оператор междугородней связи обычно сообщает, откуда звонят. Кроме того, Маша могла позвонить в офис рабби Лемперта и узнать, что тот остался в Нью-Йорке. Но раз уж Маша так и не позвонила реб Аврому-Нисону Ярославеру, зачем ей звонить рабби Лемперту? Видимо, несмотря на все подозрения, Маша доверяла Герману.

И потом, когда опасности подстерегают на каждом шагу, одной опасностью больше или меньше, уже не имеет значения. В Нью-Йорке у Германа было две жены, и он готовился венчаться с третьей. Хотя Герман боялся последствий своего поведения и скандала, который рано или поздно разразится, ему стала даже нравиться эта конспирация, когда один неверный шаг, ошибка или простая забывчивость могли привести к краху. Иногда он продумывал все заранее, иногда импровизировал. Подсознание Германа — или как там оно называется — служило ему исправно, чем часто удивляло его. Он говорил, не осознавая того, к чему его слова могут привести, и только позднее соображал, на какие хитрости решился его язык словно сам по себе. За всей этой путаницей скрывалась логика. Удача сопутствовала Герману, а может, он заключил договор с дьяволом?

Герман мог бы с легкостью избавиться от Тамары. Она несколько раз повторила, что, если ему нужен развод, она готова развестись, не создавая дополнительных сложностей. Но этот развод не спасет Германа. Разве закон отличает многоженство от двоеженства? К тому же развод стоит денег, и Герману пришлось бы предъявить документы, которые только усугубят его положение. Таким, как он, лучше не связываться с чиновниками или, как он мысленно сформулировал: лучше не трогать, чтоб не пахло. Единственное его спасение — в инерции, в сохранении статус-кво, чтобы все оставалось на своих местах.

Помимо этого Герман воспринимал возвращение Тамары как мистическое явление. При встрече с ней он каждый раз заново переживал чудо воскрешения из мертвых. Иногда при разговоре с Тамарой у него возникало чувство, будто он вызвал ее дух во время спиритического сеанса. Он не раз забавлялся мыслью о том, что Тамары на самом деле уже нет в живых, а к нему вернулся лишь ее призрак.

Подобно некогда им любимому философу Шопенгауэру, Герман интересовался оккультизмом и соответствующей литературой. В городской библиотеке на Сорок Второй улице он искал книги о телепатии, ясновидении, духах, полтергейсте и любых других паранормальных явлениях. Коль скоро официальные религии не оправдали себя, а философия занялась самоуничтожением, оккультизм остался единственным прибежищем искателей истины. Тамарино возвращение было похоже на вмешательство потусторонних сил.

Души существуют на разных уровнях. Тамара вела себя — по крайней мере, с виду — как живой человек. «Джойнт», заботившийся о беженцах, платил ей ежемесячное пособие. Дядя, реб Авром-Нисон Ярославер, тоже помогал деньгами.

Тамара обосновалась на пару недель в Маунтиндейле, в бунгало рядом с еврейской гостиницей. Она не хотела жить в общем здании и питаться со всеми в столовой. Хозяин гостиницы, польский еврей, согласился приносить ей в бунгало горячую еду два раза в день. Герман пообещал приехать на день-другой. Тамарино пребывание в гостинице уже подходило к концу, сразу после Судного дня она намеревалась вернуться в Нью-Йорк. Герман получил от нее письмо на свой адрес в Бруклине, в котором она с вежливым укором спрашивала, почему он не выполняет свое обещание. Тамара написала: «Я думала, что ты приедешь ко мне на кейвер-овес [73] Кейвер-овес (букв. «могилы отцов», ивр. ) — время перед Новолетием и Судным днем, когда принято посещать могилы родственников. ».