Исаак Башевис-Зингер - Враги. История любви Роман

Деваться было некуда. Герман оставил деньги Ядвиге и заплатил за квартиру в Бронксе. Тамаре в подарок он купил книгу с рассказами о нацистских лагерях. Герман положил в рюкзак рукопись для рабби Лемперта, которую намеревался отредактировать или вовсе переписать.

Он приехал на автобусную станцию слишком рано. Сел на скамейку, поставил в ноги рюкзак и стал дожидаться объявления посадки на автобус. Прямого автобуса в Маунтиндейл не было, предстояло ехать с пересадкой.

Герман купил еврейскую газету, в которой прочитал только заголовки. Содержание новостей никогда не меняется: Германия отстраивается, союзники и СССР прощают нацистам все их преступления. Каждый раз, когда Герман читал подобные новости, у него перехватывало дыхание. В нем пробуждались фантазии о мести, он представлял, как выдумает способы погубить целые армии, разрушить предприятия, предать суду всех тех, кто участвовал в уничтожении евреев. Он стыдился этих наивных фантазий, которые рождались в его голове по малейшему поводу. Но сколько бы он их ни прогонял, они одолевали его с неизменной настойчивостью.

— Да, я совсем не взрослею, — бормотал Герман. — Так и остался маленьким мальчиком…

Герман услышал объявление о своем автобусе и побежал к выходу. Он оказался первым пассажиром и занял место у окна. Герман по-прежнему радовался поездке, как ребенок. Он положил рюкзак на багажную полку, и на душе вдруг стало легко и приятно. Он не заметил, как зашли другие пассажиры. Здесь говорили на идише, читали еврейские газеты. Автобус тронулся в путь, из полураскрытого окна подул ветерок, донесся запах травы, деревьев и бензина.

Путь до Маунтиндейла, который обычно длится пять часов, занял на сей раз целый день. Автобус подъехал к какой-то станции, на которой следовало подождать следующего. На улице было по-летнему тепло, но день уже становился по-осеннему короче. После захода солнца появился полумесяц, но и он вскоре зашел, ночь была темной и звездной. Водитель погасил свет в салоне, потому что он мешал ему на узком и извилистом шоссе. Мимо окна проносились темные леса. Внезапно на пути возник освещенный отель. На веранде мужчины и женщины играли в карты. Через минуту они исчезли из виду. Это было похоже на мираж. Вскоре опять стало темно.

Пассажиры постепенно выходили из автобуса, каждый со своим багажом, со своим чемоданом, они исчезали в ночи. Герман остался один в автобусе. Он сидел, прислонившись лицом к стеклу, и пытался запомнить каждое дерево, каждый куст, каждый камень на дороге, словно Америка катилась к закату, как некогда Польша, а он, Герман, хотел зафиксировать в памяти как можно больше деталей… Разве наша планета рано или поздно не погибнет? А Солнечная система — разве это не атомная бомба замедленного действия? Где он об этом читал? Вся Вселенная переживает процесс взрыва. Ночная меланхолия охватила небо. Звезды пылали, как поминальные свечи в космической синагоге. Да, Тамара права. Он едет к ней на кейвер-овес.

Стало светло, автобус остановился у отеля «Палас», где Герману надо было выходить. Герман увидел здание, в точности похожее на те, мимо которых он проехал: та же веранда, те же столы и стулья, мужчины и женщины, такая же увлеченность карточной игрой. «Как возможна, — спрашивал себя Герман, — такая одинаковая бездомность? Неужели индивидуальность не существует в Америке? Может быть, автобус ездил кругами вокруг одного и того же отеля?» От долгого сидения ноги у Германа затекли, он поднялся по широкой лестнице с юношеской нерешительностью.

Вдруг появилась Тамара в белой блузке, темной юбке и белых туфлях. Она загорела, сменила прическу и выглядела моложе. Тамара подбежала к Герману, выхватила у него рюкзак и представила его женщинам, игравшим в карты. Женщина, на которой холодным вечером был лишь купальный костюм и наброшенный на плечи пиджак, взглянула последний раз в свои карты и обратилась к Герману хриплым голосом:

— Как же вы оставили такую красивую женщину одну так надолго? Мужчины слетаются на нее, как мухи на мед.

— Что же ты так долго не приезжал? — спросила Тамара, и эти слова, польско-еврейский акцент и знакомая интонация разрушили все мистические иллюзии. Она не призрак с того света, а настоящая женщина во плоти. Тамара выглядела здоровой и полной сил, она поправилась. — Ты голоден? — спросила Тамара. — В столовой для тебя оставили обед.

Она взяла его под руку и повела в столовую, где горела только одна лампа. Столы были заранее накрыты для завтрака. Кто-то еще возился на кухне. Оттуда слышались голоса и шум льющейся воды. Тамара, видно, здесь уже освоилась.

Она пошла на кухню и вскоре вернулась с молодым человеком, несущим поднос с ужином для Германа: половинку дыни, бульон с лапшой, курицу с морковкой и компот с кусочком бисквита. Тамара подшучивала над ним, а молодой человек отвечал ей остроумно и доброжелательно. «Для мертвой она выглядит слишком живой», — подумал Германа. В этот момент он заметил на руке у молодого человека синюю татуировку с номером [74] Так нацисты помечали заключенных в Освенциме. .

Официант вскоре ушел, а Тамара замолчала и приняла серьезный вид. Ее лицо изменилось. Куда-то пропала та моложавость, которую Герман заметил по приезде. Исчез даже загар. Под глазами появились круги. Тамара сказала:

— Ты видел этого парня? Он был практически в печи, еще минута, и от него бы осталась горстка пепла.

Тамара лежала на кровати, а Герман — на раскладушке, которую она поставила для него в своем бунгало. Оба не могли уснуть. Герман задремал было на минуту, но вздрогнул и проснулся. Раскладушка под ним скрипела и трещала. Герману что-то снилось, но он забыл, что именно, в памяти осталось только чувство страха. Тамара спросила:

— Ты не спишь?

— Усну как-нибудь.

— У меня есть снотворное. Если хочешь, я дам тебе таблетку. Я их тоже принимаю, но они больше не действуют. Я принимаю одну, другую, но все равно не сплю. А уж если засыпаю, то это не сон, а погружение в хаос. Подожди, дам таблетку.

— Не надо, Тамара, обойдусь.

— Что, так и будешь ворочаться всю ночь?

— Если ты пустишь меня к себе, то я засну.

Тамара долго молчала.

— А какой в этом смысл? Тебе нужна жена, а я, Герман, мертва. С мертвой спать невозможно. Хотя я тоже уже спала с мертвецами.

— Кто же тогда я, Тамара? Тоже мертвец.

— Что? Да, два мертвеца идут плясать… Я думала, ты, по крайней мере, верен Ядвиге.

— Я тебе обо всем рассказал.

— Да, рассказал. Когда-то я помнила все, о чем мне рассказывают, а теперь можно говорить со мной часами, но в голове ничего не остается. Слова потеряли свой смысл. Они скатываются с меня, как вода с жирной поверхности. Я понимаю каждое слово по отдельности, но все вместе не укладывается у меня в голове. Если тебе неудобно на раскладушке, иди ко мне. Что может случиться? Ничего.