Исаак Башевис-Зингер - Враги. История любви Роман

Она положила руки на живот. Тамара удивленно взглянула на нее и едва не рассмеялась. Герман уставился на Тамару, он не верил собственным глазам. «Это не сон?» — спрашивал себя Герман. Это какая-то другая Тамара. Он спросил:

— Ты сошла с ума или выпила?

Сказав эти слова, Герман почувствовал запах алкоголя. Он сразу все понял. Тамара напилась и пришла к нему в гости. Он вспомнил, что Тамара собиралась лечь в больницу, ей должны были извлечь пулю.

— Ты пьешь горькую? — спросил Герман.

— Если нет сладкой, приходится пить горькую. Хорошо ты с ней устроился. — Тамара сменила тон: — Когда ты жил со мной, дома всегда был беспорядок. Мне никогда не удавалось убирать за тобой, повсюду валялись твои бумаги, твои книги. А тут все чисто, вылизано. Ну конечно, она же из знатной семьи!

— Она поддерживает чистоту, а ты бегала туда-сюда и выступала с речами в Поалей Цион [119] Рабочие Сиона ( ивр. ) — партия сионистов-социалистов. .

— А где крест? — спросила Тамара по-польски. — Почему здесь нет креста? — Она повернулась к Ядвиге. — Раз нет мезузы, должен висеть крест.

— Вот мезуза, — ответила Ядвига.

— Крест тоже надо повесить, — сказала Тамара. — Не думайте, что я пришла помешать вашему мирному сожительству. В России я научилась пить, а когда я выпью, становлюсь любопытной. Я хотела посмотреть, как вы тут живете, и больше ничего. И потом, все-таки я имею к вам некоторое отношение. Вы оба помните те времена, когда я была еще жива.

— Исус Мария!

— Я не мертвая, не мертвая. Не живая и не мертвая. На самом деле я на него совсем не претендую. — Тамара указала пальцем на Германа. — Он не знал, что я еще мучаюсь где-то, и тебя, Ядзя, он, конечно, всегда любил. Он наверняка спал с тобой еще до моего появления.

— Нет, нет! Я была честной девушкой. Я пришла к нему невинной, — сказала Ядвига.

— Да? Поздравляю! Мужчины любят невинных. Если бы они могли, они бы сделали так, чтобы каждая женщина ложилась к ним в постель проституткой, а вставала невинной. Ну, я вижу, что оказалась нежеланным гостем. Пойду своей дорогой.

— Пани Тамара, пусть пани садится. Пани меня напугала и поэтому… Я посмотрела на пани и узнала ее… Но пусть пани садится. Я принесу кофе… Пусть меня Бог накажет, если я знала, что… Я бы так никогда не сделала, никогда! Мы всегда вспоминали о пани только хорошее…

— Ну, спасибо. Я тебя ни в чем не виню, Ядзя. Наш мир — мир жадных людей. Каждый тянет одеяло на себя. Он тот еще подарочек, — Тамара показала на Германа, — но все же лучше, чем быть одной. И квартира у вас хорошая. У нас никогда такой не было.

— Я принесу кофе. Хотите есть?

Никто не ответил. Ядвига ушла на кухню, неуклюже шлепая подошвами тапок. Она оставила дверь открытой. Герман заметил, что Тамарины волосы под шапкой были растрепаны. Под глазами появились то ли впадины, то ли желтоватые мешки.

— Я не знал, что ты пьешь, — сказал он.

— Ты много чего не знаешь. Ты думал, что я могу пройти сквозь ад и выйти без сучка, без задоринки. Ты идиот, это невозможно! В России все болезни лечили одним лекарством — водкой или самогоном. Напивались, ложились на солому или на голую землю — и конец мучениям. Пусть Бог и Сталин делают, что хотят. Вчера я пошла передать привет знакомым, а они торгуют спиртом, прямо здесь, в Бруклине, но в другом районе. Они мне дали с собой целую бутылку водки.

— Ты же должна была лечь в больницу.

— Должна была… Не хочу я туда, Герман, не хочу. Эта пуля здесь, — Тамара положила руку на бедро, — мой лучший сувенир. Она напоминает мне о том, что когда-то у меня были дом, родители, дети. Если у меня отнимут и ее, то ничего не останется. Пуля стала частью меня, ты понимаешь или нет? Это все-таки немецкая пуля, но, пролежав столько лет в еврейском теле, она стала родной. Ей может однажды прийти в голову взорваться, но пока она сидит тихо, мне хорошо с ней. Подойди. Если хочешь потрогать, потрогай. Ты тоже как-то к этому причастен. Тот же револьвер застрелил твоих детей.

— Тамара, я тебя прошу.

Тамара скривилась и, дразнясь, показала Герману кончик языка.

— Тамара, я тебя прошу, — передразнила она Германа с детской игривостью, вызванной алкоголем. — Не дрожи. Она с тобой не разведется. А если разведется, ты всегда можешь уйти к другой. Как ее зовут? Я уже забыла ее имя. Если и та тебя выгонит, придешь ко мне. Я бросила работу с пуговицами, но в Америке пуговиц много… А вот и Ядзя с кофе!

Ядвига внесла поднос с двумя чашками кофе, сахарницей, сливками и домашним печеньем. На ней был фартук. Теперь она выглядела так, как раньше, — служанкой. Перед войной она прислуживала Герману и Тамаре, когда они приезжали в гости из Варшавы в Цевкув. Ядвигино лицо, прежде бледное, стало красным и мокрым. Капельки пота проступили на лбу. Тамара смотрела на нее с удивлением и насмешкой. У Германа что-то оборвалось внутри.

— Поставь. Принеси кофе и себе.

— Я пойду на кухню.

И Ядвига снова зашлепала подошвами по полу. На этот раз она прикрыла дверь.

Несмотря на смятение, Герман спрашивал себя, случалось ли такое когда-нибудь прежде? Или это происходит впервые за всю историю Вселенной? Он обратился к Тамаре:

— Да, ты ее уничтожила…

— Я уже поняла, что свалилась как снег на голову, — сказала Тамара. — Те, у кого вся жизнь наперекосяк, никогда не могут ничего сделать правильно. Это закон природы. Я действительно немного выпила, но совсем не пьяна. Будь добр, позови Ядвигу. Я должна ей все объяснить.

— Лучше я сам объясню.

— Нет, позови. Она подумает, что я пришла забрать ее мужа…

Герман встал, пошел на кухню и закрыл за собой дверь. Ядвига стояла у окна, повернувшись спиной к комнате. Услышав его шаги, она вздрогнула и обернулась. Ее волосы растрепались, глаза наполнились слезами, лицо покраснело и опухло. Такие перемены могут быть вызваны большим горем или продолжительной ссорой. Ее лицо исказилось гримасой, оно дрожало. Подбородок стал похож на старушечий.

Прежде чем Герман успел что-либо сказать, она подняла кулаки к голове и зашлась крестьянским плачем:

— Куда мне теперь идти?

— Ядзя, ничего не изменилось.

Ядвига затряслась, из горла вырвались хриплые звуки, похожие на шипение гуся.

— Почему ты говорил, что она мертва? Ты не ездил продавать книги, а был с ней!

— Ядзя, клянусь Богом, что это не так. Она совсем недавно приехала в Америку. Я не знал, что она жива.

— Что мне теперь делать? Она твоя жена.

— Ты моя жена.

— Она была первой … Я уйду, уеду в Польшу. Если бы только я не носила твоего ребенка!

Ядвига замотала головой и заголосила, как крестьянки, оплакивающие покойника. А-а-а…Тамара открыла дверь.

— Ядзя, не плачь. Я вовсе не пришла забирать твоего мужа. Я просто хотела посмотреть, как вы тут устроились…