Михаил Лакербай - Тот, кто убил лань

Махмед заметил приближающегося Керима. Тот шел навстречу приветливый, улыбающийся. Махмед поздоровался с ним и исподволь, осторожно спросил:

— Скажи, милейший, — и показал в ту сторону, где как будто была его кукуруза, — там кто-нибудь мотыжил с месяц-полтора назад? Или мне так показалось?

— Как же так — показалось? — удивился Керим. — Ты сам пахал здесь, сеял кукурузу.

Махмед обрадовался: выходит, с головой у него все в порядке. Осмелев, он спросил:

— Где же тогда она, моя кукуруза?

— А вот чего я не знаю, того не знаю! — ответил Керим.

Обескураженный Махмед побрел в селение и стал расспрашивать, что могло случиться с его кукурузой. Что за чудо: исчез с лица земли весь участок! Люди пожимали плечами, удивлялись и выражали сочувствие, но объяснить, что могло случиться с полем Махмеда, никто не мог.

Откуда ни возьмись появился рыженький попик из отдыхавших в Эшере курортников и давай глаголить о чудесах и божьих предзнаменованиях, будто бы связанных с загадочным исчезновением поля.

Случай этот стал широко известен: в Эшеру приехали ученые, журналисты. Строились различные предположения.

Стодвацатилетний Коблух Смыр, колхозный пчеловод, вспомнил, что добрую сотню лет назад, темной дождливой ночью, в этом самом месте сполз в море большой участок земли со всей усадьбой князя Цанба. Мало кто тогда спасся из людей. Не случилось ли, предположил он, то же самое и теперь с кукурузным полем Махмеда?

Рассказ и предположение старика совпали с выводами ученых.

— Тогда выходит, что твоя кукуруза потонула, а эта — моя! Ведь твое поле было ближе к морю, — сказал Кериму Махмед.

— Вот теперь я вижу, что ты действительно спятил с ума, — спокойно возразил Керим. — Мое поле стоит на своем месте. Куда же девалось твое, знать не знаю. Если чья-нибудь кукуруза пошла купаться в море, то, конечно, только твоя!

— Хм... По-твоему, выходит, что моя кукуруза перепрыгнула через твою?

— Почем знать? Может, и так...

Махмед пошел в суд и в запальчивости вскричал:

— Украли поле! Пропал мой труд!..

Народный суд вызвал и опросил свидетелей и экспертов, исследовал место происшествия и установил, что благодаря таинственным подземным сдвигам в этом месте произошло опускание берега и большой участок земли сполз в море. Точно установить, кому именно принадлежал этот участок — Кериму или Махмеду, не удалось. Учтя все выявленные обстоятельства, суд решил: "Урожай с оставшегося кукурузного поля разделить между спорщиками пополам, поскольку трудились оба".

Малакрыфа.

Перевод автора

Было это еще до революции. Рос в Лыхнах у бедной крестьянки-вдовы сын Чанагв. Смышленый мальчик очень хотел учиться. После окончания сельской приходской школы он не без труда поступил в сухумскую горскую школу-пансионат, отлично окончил и ее, но потом словно гора выросла на его пути: выходцам из семей крестьянской бедноты дорога к высшему образованию была тогда закрыта.

С помощью родственников Чанагву удалось собрать немного денег и переехать для продолжения учебы в Батуми. Жил он здесь в общежитии, где оказался еще один молодой абхаз из села Блабурхва по имени Еснат, выбранный товарищами старостой-завхозом.

Еснат был старательным и способным юношей, но отличался чрезмерной скупостью. Посылки, которые он получал от родных, Еснат никогда не делил с товарищами, даже со своим земляком — Чанагвом.

Однажды к Новому году Еснат получил из дому, от отца, сразу две посылки с продуктами и вещами и денежный перевод. И, как обычно, ни с кем не поделился.

У Чанагва в эти дни как раз износилась обувь, из давно сшитых ботинок стали вылезать пальцы. Он обратился к земляку:

— Я знаю, Еснат, ты не богач, но тебе отец частенько присылает деньги. Дай мне, пожалуйста, два рубля, я куплю себе чувяки. Долг верну при первой же возможности.

— При какой такой возможности? — насмешливо переспросил Еснат. — Твоя мать так бедна, что едва перебивается с твоими братишками. Она никогда не сможет ничего тебе прислать, и поэтому я не дам тебе взаймы ни рубля! Чанагв, подумав, спросил:

— Ты слыхал такое абхазское выражение: "Хвахудашва илыбжьахуаша ицеит?"

— Да, слыхал. Есть такая народная пословица.

— Именно — народная... А вдумывался ли ты когда-нибудь в ее смысл?

— Нет, не приходилось.

— Напрасно, — сказал Чанагв с легкой усмешкой. — Хочешь, объясню тебе?

— Объясни!

— Чем больше начинает жиреть свинья, тем короче становится у нее шея. А когда свинья совсем заплывет жиром, шеи и вовсе у нее не заметно. Словно ее и не было.

— Что же сейчас тебе напомнило эту пословицу? — спросил, насторожившись, Еснат.

— Твое поведение. Чем больше начинаешь ты богатеть, тем все меньше проявляешь аламыс. А сегодня его у тебя и совсем не стало. Ты потерял свой аламыс, как та разжиревшая свинья шею...

— Как ты смеешь сравнивать меня со свиньей?! — вскочил с места Еснат.

— Таких жадных и скупых у нас в народе называют малакрыфой, — спокойно произнес Чанагв, замечая его возмущение.

Это абхазское слово означает: человек из чрезмерной скупости и жадности ест один. Для гостеприимных, абхазов слово "малакрыфа" — одно из самых позорных и оскорбительных. Кличка эта прилипает к человеку надолго, иногда на всю жизнь. "Малакрыфу" не считают достойным дружбы, общества...

— Да, ты - малакрыфа! — бросил Еснату в лицо Чанагв.

— Кто малакрыфа? Я? — вспыхнул Еснат.

— Ты! А кто же еще? Знай, наперед для меня ты не Еснат, а малакрыфа!

Итак, одному из земляков было нанесено несмываемое оскорбление. Между двумя молодыми абхазами произошла такая драка, что товарищам по общежитию стоило большого труда их разнять. Они стали врагами. А у абхазов вражда, как и дружба, всегда сопровождала человека до могилы... .

Кличка Малакрыфа так и осталась за Еснатом.

Время шло... Потоки его унесли юношей по разным путям. Началась революция, и Чанагв ушел в нее, как говорится, с головой, сразу же избрав для себя самый трудный, но зато самый верный путь. Он стал большевиком, воевал с угнетателями и в Абхазии, и на Северном Кавказе.

А Еснат вернулся в родное село и жил там спокойно, словно вокруг него ничего не происходило.

Прошло с тех пор больше десяти лет. Случилось так, что после победы народа руководителем нового, советского правительства в Абхазии был избран Чанагв — тот самый юноша из села Лыхны.

Эта весть в свое время дошла, конечно, и до Блабурхвы. И вдруг однажды безмятежное спокойствие Есната оказалось нарушенным. Его вызвали в сельсовет и сообщили, что он, Еснат Барцыц, вызывается в Сухуми к председателю правительства товарищу Чанагву — Нестору Лакоба. Нетрудно представить, сколько волнений и тревог доставил этот вызов Еснату и его родным, знавшим о размолвке, когда-то происшедшей между двумя молодыми абхазами в Батуми.