Кэтрин Мэнсфилд - Медовый месяц: Рассказы

— Чудесно ! — воскликнула я.

— Чудесно, — презрительно проговорила Вдова, втыкая шпильку в пучок, покачивавшийся у нее на затылке. — При чем тут чудеса! У моей подружки сразу родились четверо, и муж до того обрадовался, что созвал всех родственников на ужин, а ребятишек поместил на столе. Вот уж его жена гордилась.

— Германия, — прогудел Путешественник, обкусывая кусок картошки, которую предварительно разрезал ножом, — родина Семьи.

Воцарилось довольное молчание.

Опустевшие блюда были заменены блюдами с говядиной, красной смородиной и шпинатом, и все сидевшие за столом, обтерев черным хлебом вилки, вновь взялись за еду.

— Вы надолго тут? — спросил герр Рат.

— Пока не знаю. В сентябре мне надо быть в Лондоне.

— Вы, конечно же, посетите Мюнхен?

— Боюсь, у меня не будет времени. Понимаете, очень важно не прерывать лечение.

— Но вам обязательно надо посетить Мюнхен. Кто не видел Мюнхен, не видел Германию. Все выставки, все искусство, вся духовная жизнь Германии — всё в Мюнхене. В августе там Вагнеровский фестиваль, а Моцарт, а японские картины… Я уж не говорю о пиве! Пока не побываете в Мюнхене, не узнаете, что такое настоящее пиво! Знаете, каждый вечер я встречаюсь с очаровательными дамами, но эти дамы, скажу я вам, выпивают вот столько.

Когда он отмерил высоту немалого умывальника, я улыбнулась.

— Стоит мне выпить мюнхенского пива, я начинаю ужасно потеть, — сказал герр Хоффман. — Здесь, на лугу или перед ваннами, я тоже потею, но мне это нравится, а в городе совсем не то.

Побужденный воспоминанием, он провел салфеткой по шее и лицу и тщательно протер уши.

На стол поставили стеклянное блюдо с абрикосовым джемом.

— А вот и фрукты! — сказала фрейлейн Стиглауэр. — Они очень полезны для здоровья. Сегодня утром доктор сказал мне, что чем больше я ем фруктов, тем лучше.

И она принялась выполнять совет врача.

— Полагаю, вас тоже пугает возможное вторжение? — спросил Путешественник. — О, это хорошо. В газетах все время пишут об англичанах.

Вы видели?

— Да. — Я выпрямилась. — Уверяю вас, мы не боимся.

— Интересно, почему? — вмешался герр Рат. — У вас ведь нет армии, если не считать нескольких мальчишек, у которых в жилах сплошной никотин.

— Не бойтесь, — сказал герр Хоффман. — Нам не нужна Англия. Иначе она давно уже была бы нашей. Вы, правда, не нужны нам.

Он помахал в воздухе ложкой, глядя на меня так, словно я была ребенком, которого он может обласкать или прогнать по собственному усмотрению.

— А нам не нужна Германия, — отозвалась я.

— Сегодня утром я принял сидячую ванну. Значит, вечером предстоит ванна для колена и руки, — пришел мне на помощь герр Рат. — Потом в течение часа упражнения, и все. Бокал вина и рогалики с сардинами…

Подали вишневый пирог со взбитыми сливками.

— Какое мясо больше всего любит ваш муж? — спросила Вдова.

— Не знаю.

— Как это не знаете? Вы давно замужем?

— Три года, — ответила я.

— Не может быть! Вы бы и неделю не продержались в его доме, если бы не знали.

— Я не спрашивала. Ему все равно, что есть.

Пауза. Все смотрели на меня и качали головами, думая о вишневых косточках.

— Неудивительно, что в Англии повторяются парижские ужасы, — заметила Вдова, складывая салфетку. — Как может женщина удержать мужа, если после трех лет замужества не знает, что он любит?

— Mahlzeit!

— Mahlzeit!

Я закрыла за собой дверь.

— Кто он такой? — спросила я. — И почему всегда сидит один, спиной к нам?

— А, — прошептала фрау Оберрегейрангшрат, — это Барон.

Она глядела на меня с важностью и едва заметным пренебрежением — с выражением «неужели-непонятно-с-первого-взгляда».

— Бедняжка, в чем же он виноват? — воскликнула я. — Нельзя же только из-за одного этого лишать его интеллектуального общения.

Не держи фрау Оберрегейрангшрат в руке вилку, она перекрестилась бы.

— Нет, вы не поняли меня. Его род один из старейших.

Разнервничавшись не на шутку, она повернулась к фрау Докторше, которая сидела слева от нее.

— Омлет пустой… пустой , — возмущенно проговорила она. — А ведь я беру уже третий по счету.

Я посмотрела на представителя одного из старейших баронских родов. Он ел салат — подхватывал на вилку целый лист и медленно, по-кроличьи, обкусывал его — захватывающее было зрелище.

Небольшого роста, худой, со скудными черными волосами на голове, такой же бородой и желтоватой кожей, Барон всегда был в черном полотняном костюме и такой же грубой рубашке, черных сандалиях и самых больших очках в черной оправе, какие мне когда-либо приходилось видеть.

Сидевший напротив меня герр Оберлерер мягко улыбнулся.

— Вам, gnadish [43] Достопочтимая (нем.). фрау, наверняка интересно наблюдать… это в самом деле прекрасное место . Летом сюда приезжала дама, близкая к испанскому двору, у нее больная печень. Мы часто беседовали.

Я изобразила восторг и робость.

— А у вас в Англии, в ваших пансионах, вряд ли теперь встретишь настоящих аристократов, не то что в Германии.

— Да уж нет, конечно, — ответила я, все еще загипнотизированная Бароном, напоминавшим мне маленького желтого шелкопряда.

— Барон приезжает каждый год, — продолжал герр Оберлерер. — У него нервы. И ни разу не заговорил ни с одним из гостей — до сих пор .

Улыбка промелькнула на его лице. И я как будто воочию наблюдала, как он представляет великий миг нарушенного молчания когда-нибудь в будущем долгожданный обмен любезностями, незабываемое газетное жертвоприношение Благороднейшему и ответное «danke shön», о котором будут рассказывать из поколения в поколение.

В это мгновение пришел почтальон, похожий на офицера германской армии. Швырнув мои письма в молочный пудинг, он обернулся к официантке и что-то шепнул ей. Она торопливо убежала, и почти тотчас появился управляющий пансионом с небольшим подносом в руках. На подносе лежала открытка с каким-то видом, и, почтительно наклонив голову, управляющий направился с ней к Барону.

Что до меня, то я ощутила разочарование, не услышав салют из двадцати пяти ружей.

В конце трапезы нам подали кофе. Я обратила внимание, что Барон взял три кусочка сахара, причем два положил в чашку, а третий завернул в уголок носового платка. Барон всегда первым приходил в столовую и последним уходил, а на пустовавший рядом стул ставил небольшой саквояж из черной кожи.

Позднее, выглянув из окна, я увидела, как Барон идет куда-то, покачиваясь, и несет в руках саквояж. Поравнявшись с очередным столбом, он отшатывался, словно ждал удара, или, возможно, боялся осквернить себя чем-то плебейским…

Мне стало интересно, куда это он отправился, да еще с саквояжем. Я ни разу не встречала его в казино или в водолечебнице. У Барона был несчастный вид, к тому же он скользил в своих сандалиях. Мне стало его жалко.