Борис Балтер - До свидания, мальчики!

Инка села поглубже на скамью. Я смотрел на раскрытый учебник у нее на коленях. Когда мы пришли с промыслов, он был раскрыт на этой же странице – я хорошо помнил.

– Ветер, – сказала Инка. – Ветер перевернул обратно страницы.

В соседнем саду шипела вода. У забора ревел Шурка.

– В голове у тебя ветер. – Мне не хотелось ругать Инку, и это я сказал так, по привычке.

– Правда, правда. Знаешь, сколько я прочла? Вот сколько. – Врать Инка совсем не умела. Она быстро-быстро листала страницы, потом накрыла их рукой и засмеялась. – У меня еще завтра целый день, – сказала она. – Ты же сам сказал: такой сегодня денек.

Шурка больше не ревел; наверно, подслушивал.

Инка встала, и книга по ее ногам скользнула на землю. Она и не подумала ее поднять. Инка смотрела на меня и улыбалась. По-моему, она-то знала, чему улыбается. Инка закинула руки за шею и потянулась. Я присел на корточки и лицом уловил тепло ее ног. Я не спешил поднять книгу. Но нельзя же было вечно сидеть на корточках. Я и так не знал, сколько уже просидел. В такие минуты никогда не знаешь, сколько прошло времени.

Я оглянулся. Женина мама несла блюдо с золотистыми пончиками. Сашка торопливо хватал со стола книги и, не глядя, совал их Кате. Сашка, как Цезарь, умел делать сразу несколько дел. Но одновременно смотреть на пончики и на меня он не мог. Сашка смотрел на пончики… Я поднялся.

– Спасибо, – тихо сказала Инка, но книгу у меня не взяла. Инка повернулась и пошла к столу.

Я шел за ней и, как последний дурак, нес книгу.

– Где я сяду? – спросила Инка и побежала на террасу. – Тетя Вера, можно взять стул? – кричала она. Инка везде чувствовала себя как дома.

– Кушайте, кушайте на здоровье, – говорила тетя Вера. – На работе у него неприятности. – Она поглаживала клеенку пухлой рукой. – А вы себе кушайте, не обращайте внимания.

– Мы кушаем, тетя Вера, не беспокойтесь, – сказал Сашка.

– Ничего особенного, на работе всякое бывает. – Это сказал Витька.

– Вот и хорошо. Повидло не кислое?

– Что вы, тетя Вера, очень вкусные пончики. Так и тают во рту, – сказала Катя.

Пончики действительно «таяли». Наши руки со всех сторон тянулись к блюду. Сашка слизывал стекающее с пончика повидло и противно чавкал.

– Сашка, не чавкай, – сказал я.

– Я всю жизнь чавкаю. От рождения.

Женя сидела между Витькой и матерью. Она поставила локоть на клеенку, положила щеку на ладонь и смотрела в одну точку. Когда Женя так смотрела, лучше было ее не трогать. Тетя Вера знала это не хуже нас. Но так, видимо, устроено большинство мам: они не могут оставить своих детей в покое.

– Доченька, почему не ешь? На-ка пончик. Смотри, какой поджаристый!

– Неужели наступит счастливый день и я наконец уеду? – трагическим голосом спросила Женя. – Поймите, я не маленькая. Понимаете, не маленькая! – Женя даже, взвизгнула.

Терпеть не могу бури в стакане воды. Надо было вмешаться, но я ничего не мог придумать. Я как-то вдруг поглупел. И все потому, что Инка под столом нашла мою руку и потихоньку перебирала пальцы. Даже я не заметил, как она это сделала. Она опустила руки под стол и, чтобы никто ничего не заметил, прилегла на край стола грудью. На меня она не смотрела. Я тоже на нее не смотрел.

– Маленькие дети – маленькое горе. Большие дети – большое горе, – сказал Сашка и отправил в рот остаток пончика.

– Истина, – сказала тетя Вера.

– Вы не представляете, какая умная моя бабушка, – говорил Сашка. – Когда моя мама делает что-то не так, бабушка всегда говорит: маленькие дети – маленькое горе. Но моя мама ее не слушает. Вот я должен слушать свою маму, а она нет. Где же логика?

– Ну вас! – тетя Вера махнула на Сашку рукой и засмеялась.

Сашка почесывал затылок маслеными пальцами, осматривая пустое блюдо.

– Тетя Вера, – сказал он, – Женя все равно не станет есть пончик. Дайте мне…

– Ешь на здоровье.

Тетя Вера встала из-за стола. При ее полноте это не так просто было сделать, потому что скамья, как и стол, была врыта в землю. Когда тетя Вера поднялась на террасу, я сказал:

– Сашка, ты гений.

Сашка кивал головой. Ответить он не мог: он жевал пончик.

– Не надо расстраиваться, – говорил Витька. Он держал Женю за руку на виду у всех. – Мы сами виноваты: перестали твоему отцу помогать. Разве легко в его годы бегать по городу?

– Не знаешь, что он мне в комнате сказал? Не знаешь – так молчи.

– Сказал… Ну и что же, что сказал. Ведь не ударил.

– Только этого не хватало. Ударил…

Сашка прожевал пончик, спросил:

– Интересно, жив еще Переверзев?

– Я пойду, – сказал Витька.

– Никуда ты один не пойдешь. Мы все тебя проводим, – сказала Женя.

– Конечно, проводим, – сказал Сашка. – И не смотри на меня такими глазами. Подумаешь, пончик…

Мы ожидали Женю на улице. Витька приоткрыл калитку и смотрел на дорожку.

Таких тополей, как на Жениной улице, не было во всем городе. Когда они цвели, то вся улица покрывалась пухом. Слой пуха заглушал шаги прохожих. Ночью казалось, что на улице лежит снег. А когда дул ветер, поднималась настоящая метель. Со стороны улица выглядела красивой, но жить на ней во время цветения тополей было не очень приятно.

По всему было видно, вечер будет теплый. Ни один лист не шевелился на тополях, и совсем не слышно было моря. А нас от моря отделял только ряд домов на другой улице. Деревья снизу были окутаны сумерками, а вершины еще освещало солнце. Мы стояли в тени, но все равно чувствовали солнечное тепло.

– Завтра в это время мы будем совсем свободны, – сказала Катя. – Только школу жалко.

– Можешь остаться на второй год, – посоветовал Сашка.

– С ума сошел.

– Видали последовательность? Школу кончить жалко, а на второй год остаться не хочет. Какая тебе разница? Институт мы для тебя выбрали.

Сашка преувеличивал: институт выбрали для Кати не мы, а он. Катя долго не знала, куда пойдет учиться. Но потом подружилась с Сашкой, и как-то само собой решилось, что она тоже пойдет в медицинский институт. С Катиной памятью ничего не стоило выучить названия трех тысяч костей и несколько сотен мышц. Если бы дело было только в этом. Катя могла бы стать врачом через неделю. Сашка говорил: «С Катиной памятью и моей эрудицией через пять лет я буду профессором, а она моим ассистентом». Катя не обижалась. Я подозревал, что она вообще не могла обижаться. Бывают такие счастливые люди.

– Ничего особенного, – сказала Катя. – Все очень хорошо получилось. Сестра говорит: при воинских частях бывают вольнонаемные врачи. Во время войны кого-нибудь из вас обязательно ранят, и я буду лечить.

Катина сестра работала официанткой в «Поплавке». А прежде она работала в столовой для летчиков. Она, конечно, знала, бывают вольнонаемные врачи в воинских частях или нет.